Анастасия Галатенко - Нф-100: Адам в Аду
Ро, полуслепой от бьющего в лицо колючего ветра и застившего глаза прошлого, рванулся вперед. За усиливающейся метелью не было видно ни края, ни соперника. Белизна вокруг как чистый холст. Звуки потонули в гуле. Из глаз лился слезами талый снег.
Ро упал на твердую, мокрую поверхность крыши. Прислушался, вгляделся. Прошлое наступило, и он закричал, прогоняя его. Мелькнула какая-то тень справа, и Ро, собравшись, прыгнул туда. У Разумовского заняты руки, а мышцы у них одинаково механические... Да, Левченко был прав, и если за всю жизнь он не совершил ничего такого, чем стоило бы гордиться, то и сейчас, после смерти, не совершит. Не стоит и пытаться...
Его Адам останется незаконченным. Не огонь, а снег, вечная белизна -- его, Ро, персональный ад.
-- Ты никогда не создашь ни Джоконды, ни Руанского собора, ни Герники!
-- Ты бездарь!
Ро зарычал и снова бросился вперед, навстречу белому холсту.
25. Бладхаунд
Вернувшись от Майка, Бладхаунд лег спать. Слишком устал, чтобы разумно действовать дальше. Проспав часа четыре, он почувствовал себя гораздо лучше. Тоша, оставленная в режиме сиделки, хлопотала вокруг него. Бладхаунд механически запихивал в себя завтрак.
Разумовский оказался фикцией. Можно было бы допустить, что Бладхаунд имел дело с кем-то, выдающим себя за Разумовского, но вчерашний сценарий был написан для конкретного человека и ошибку исключал. Был или нет настоящий кристалл, кому он принадлежал, и как получилось так, что имя ему дал Разумовский и никто не заметил подмены?
И что было на экспертизе в институте мозга?
Бладхаунд прикрыл глаза и припомнил все события последних дней. Письмо Разумовскому о том, что его ищут, тоже пришло из института. Пожалуй, у него и вариантов-то не осталось, все ниточки сходятся там.
Институт мозга встретил его гулом. На крыльце, словно стража, стояло несколько местных роботов. Бладхаунд выбрал их них того, кто выглядел поновее, и велел вести его к Молодцову.
-- Ваше имя? -- уточнил робот.
-- Бладхаунд.
-- Пойдемте, -- сказал робот и покатился впереди.
У Бладхаунда мелькнула мысль, что его ждали.
Оказавшись в кабинете директора, Бладхаунд почувствовал себя так, словно ушел отсюда минуту назад, но зачем-то вернулся. Седой и прямой, как жердь, старик стоял спиной к Бладхаунду, у окна, опираясь на массивный подоконник.
На столе был включен терминал, настроенный на новостной канал. Бладхаунд выключил звук.
-- Здравствуйте, Ефим Всеволодович.
-- Здравствуйте, молодой человек, -- произнес директор, медленно отворачиваясь от окна. -- Садитесь, пожалуйста. Кофе?
-- Я постою. И от кофе откажусь, спасибо.
-- Зачем вы пришли, Бладхаунд?
-- Вы заказали тело Артемию Стогову. Мое тело.
Ефим Всеволодович удивленно вскинул брови. Бладхаунд промолчал. К чему объяснения, если Молодцов сам писал письмо Разумовскому, а Бладхаунд его прочел?
-- Курите? -- спросил директор. -- Нет? Это правильно. Я вот бросил -- в восемьдесят семь, знаете ли, не покуришь... О чем я? А, да. Тело.
Молодцов вздохнул. Как показалось Бладхаунду -- искренне.
-- Вы знаете, люди коллекционировали нейрокристаллы, а я -- людей. Если вдуматься -- это одно и тоже, но в общественном сознании разница, согласитесь, огромна. Я всегда жалел, что вы работаете не на меня...
-- И потому решили меня убить?
-- Убить? -- Молодцов издал странный звук, который Бладхаунд посчитал за смешок. -- Разумовский истолковал мою просьбу привести вас сюда слишком вольно. Нет, я не хотел убивать вас. Скорее купить.
-- Купить?
-- Конечно. Но, посудите сами, чем мог такой старик, как я, привлечь такую ищейку, как вы? Денег у меня особых нет, наука всегда финансировалась плохо. Зато у меня есть то, от чего мало кто откажется -- я могу предоставить вам бессмертие. Настоящее, в прекрасном теле, вашем теле, нестареющем, с расширенными функциями... Мое предложение и сейчас в силе, Бладхаунд. Конечно, мне теперь приходится делать его не в столь торжественной обстановке, как я собирался, но все-таки. Тело почти готово, оно в любой момент поступит в ваше распоряжение. Прошивка -- за наш счет, Чистяков -- отличный мастер.
-- Это он вас прошил?
Молодцов сел в кресло, провел рукой по лбу. Затем рассмеялся тихим старческим смехом.
-- Я не ошибся в вас Бладхаунд. Да сядьте, сядьте вы наконец. Да, Олег сделал мне это одолжение. У меня, знаете ли, сердце отказало аккурат в день принятия закона Левченко. Я человек старый, бессмертием занимался не один десяток лет, связи были, вот я ими и воспользовался. Олег меня прошил, Стогов привез тело. Не было меня несколько дней, ну так я старик, здоровье, понятное дело, сердечко шалит... А через неделю вышел на работу, как ни в чем не бывало, кроме вас никто не заметил.
-- Чистяков тоже робот?
-- Нет. Но тело у него в лаборатории лежит, на всякий случай. Когда надо будет, я сам прошью его. Сноровки я не утратил, нейрокристалл это такая память, знаете, которая не стирается. Хоть какой-то от них прок... Но вы так и не сказали, как догадались.
-- Вы повторяетесь.
Молодцов поднял брови:
-- Надо же. А я и не замечал... Но вы правы. Увы, и Левченко был более чем прав.
-- Зачем он вам понадобился?
-- Левченко? Э-эх, молодой человек! Я-то думал, вы все поняли.
Директор встал, снова подошел к окну.
-- Тоскливая это штука, бессмертие, -- сказал он тихо. -- Я старик. Я хотел вернуть времена моей молодости. Я, Олег, Саша, Веня... И вы -- я всегда жалел, что вы работаете не на меня. Впрочем, я опять повторяюсь.
-- Вы заказали и тело Левченко тоже?
-- Конечно.
Бладхаунд прикинул в уме. Сумма выходила огромная. Вряд ли у старика есть такие деньги. Значит, и Стогову тоже было обещано бессмертие.
-- Бессмертие, -- кивнул Молодцов. -- Стогову одного не хватало -- он мечтал создать тело для плотских удовольствий. Я-то этого лишен, -- Молодцов развел руками. -- Но я не жалею. Для меня всегда первичны были удовольствия интеллектуальные. И здесь, знаете, в моем теперешнем положении есть преимущества. Я могу, к примеру, по нескольку раз решать одни и те же кроссворды.
Он снова тихо рассмеялся.
-- А как же Кривцов? - спросил Бладхаунд.
-- Кривцов?
-- Да. Себя, Чистякова, Левченко, даже меня вы обеспечили телами.
Молодцов вмиг посерьезнел и отвернулся к окну.
-- Кривцов, -- глухо сказал он. -- Веня всегда мечтал о бессмертии. Все, что он делал, он делал ради этого. Он любил говорить, что в бессмертие надо выпускать только самых достойных. Все бился, пытаясь понять, отчего они хорошеют... Я опять повторяюсь?
Молодцов вздохнул и повернулся в Бладхаунду:
-- Вы же видите, мы постоянно проживаем одно и то же. Мы, когда-то бывшие неплохими учеными, теперь только и можем, что раз за разом решать одни и те же несложные задачки. Веня пытался спорить. Он полагал, что если обладатель кристалла сумеет при жизни освободиться от всех условностей, научится жить настоящим моментом, то и после смерти избежит сетей прошлого. Он искал идеальный нейрокристалл. Философский камень в своем роде.
