Наталья Деева - Хирург
— Я должен буду уехать.
Лицо девушки вытянулось.
— Надолго? — спросила она осторожно.
— Навсегда. Куда, я ещё не решил.
Алкоголь вскружил голову. Захотелось говорить, выплеснуть переживания на эту девушку. Она не поверит, но это уже другой вопрос. Он уже открыл рот, но вовремя спохватился и прикусил язык. Вытянулся на траве, сложив руки на затылке.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — ладонь Ануш легла на руку Алекса, поползла выше, взъерошила волосы.
Алекс перехватил её и поднёс к лицу, рассматривая роспись на ногтях: устрица на лазурном фоне, а в ней — жемчужина. Десять одинаковых рисунков.
— Сама рисовала? Красиво.
— Не хочу, чтобы ты уезжал, — она легла рядом и прижалась к Алексу.
Он поднялся, сел, опершись на руки за спиной.
— Послушай, Аня. Ты отличная девушка, просто замечательная. Не стоит тратить время на такого, как я. У меня ничего нет за душой и вряд ли появится. Я не имею права никого любить, чтобы не подставлять…
— Жить ради будущего глупо. Нужно жить здесь и сейчас, — проговорила девушка, обхватив себя руками.
— Я рад, что мне придется уехать, потому что иначе я привязался бы к тебе, а ты — ко мне…
— Знаешь, а ведь я это уже слышала, — сказала она, поджав губы. — Ты такая хорошая, а я такой плохой, я тебя не достоин, поэтому до свидания. Знаешь, зачем вы все так говорите? Чтобы самим себе казаться благородными!
— Я хотел бы остаться, ты мне нравишься. Представь: из-за тебя дорогому человеку может угрожать опасность. Останешься — так оно, скорее всего, и будет; уйдёшь…
— А почему бы тому человеку самому не решить? — бросила она. — Вдруг он согласится на эту опасность?
— Потому что молод и порывист. Пока опасность кажется гипотетической, её как бы и нет. Но когда появляется… Ты согласна всю жизнь прятаться, как крыса? Ради порыва?
— Да что ж это такое? — она поднялась, прошлась вдоль озера, вернулась. — Во что ты такое ввязался? Сайт ФСБ взломал, что ли?
— К сожалению, нет.
— Молчишь? Ну и молчи, — она встала, отряхнула бежевые брюки. — Мой номер у тебя есть. Захочешь увидеть — звони. До свидания.
— Ануш, — она обернулась, — извини, если сделал больно. Я не нарочно.
— Чаще всего нам делают больно, не желая зла. Желают добра себе — и всё.
Провожая взглядом её прямую, как струна, спину, Алекс снова почувствовал, что теряет. Теряет — и не имеет права удержать.
Хирург
На всякий случай Хирург приготовил ампулы с обезболивающим: думал, Оленьке будет плохо. Чаще всего адаптация проходила болезненно. Наверное, не стоило раскрывать перед ней карты, потому что она слаба, но что-то подсказывало: так нужно. Слишком часто в его жизни "так нужно" побеждало "мне бы хотелось". В итоге события всегда разворачивались наилучшим образом, но он разучился чувствовать по-настоящему. Утилизатору не нужны чувства.
Теперь стало на одного утилизатора больше, думал он, глядя на Оленьку. Преисполненная воодушевлением, она во второй раз заявила, что хочет сегодня встать.
— Вечером. Подождём ещё немного.
— Подождём, — она посмотрела за окно.
"Радуется, глупая. Радуется интуиции, которая теперь обострится, радуется, что сможет видеть поцелуй смерти, радуется, что ещё быстрее пойдёт на поправку. Но ничего не даётся просто так. Когда она поймёт, чем жертвует, вряд ли скажет мне спасибо".
Странно, что у неё нет синдрома инициированного. Такое бывает, но очень, очень редко. Похоже, эта девушка родилась в рубашке.
— Чего ты так смотришь? — она повела плечами. — Аж холод по спине.
— Жду.
— Когда я начну корчиться в судорогах? Не буду. Сегодня мне хорошо, как никогда. Голова не болит. Вообще. Ну, можно я встану?
Хирург протянул руку:
— Держись. Чего ты такая холодная? Мёрзнешь?
— Нет, — сказала она сосредоточенно.
— Опускай ноги с кровати. Медленно. Вот так. Коснись пальцами пола. Упрись пальцами в пол. Переноси вес тела на пятки. Стопы на полу.
— Да.
Вцепившись в предплечье Хирурга обеими руками, она вдохнула, задержала дыхание, встала и вдруг вскрикнула, плюхнулась на кровать и сжала виски.
— Что случилось? Болит? — Хирург положил руку на её стриженую голову.
— Как будто мир переворачивается. Голова кружится — не болит.
— Вестибулярный аппарат тренировать надо… помнишь, что это?
— Да, — сказала она, скривившись. — Это… в ухе… А вдруг это мозжечок барахлит? И я всю жизнь буду, как паралитик?
— С мозжечком у тебя всё нормально. И с мозжечком, и с мозгом в целом. Умная девочка. Поступай в медицинский.
— Давай ещё раз попробуем? — она посмотрела умоляюще. — Ну, я встану, а ты поддержишь?
— Цепляйся.
И опять всё сначала: она свесила тощие ноги в синих носках и встала. Тонкие пальцы до боли сжали руку Хирурга. Он поддержал Оленьку, обнял за талию — мышцы под её тонкой рубашкой напряглись. Зажмурилась, поджала губы — терпит.
— Кружится?
Она кивнула.
— Открой глаза.
— Ой!
Взгляд у неё был, как у ребёнка, который долго вертелся волчком и вдруг остановился.
— Шагни ко мне. Не бойся. Просто двигай ногами. Я держу. Ну?
Нахмурившись, она попыталась, но её ноги подкосились, Хирург едва успел подстраховать.
— Не держат, — девушка обмякла в его объятиях, пришла в себя, вскинула голову. — Давай ещё раз?
— Тогда держись.
И снова — стиснутые зубы, напряжённые мышцы. На этот раз она не выдержала, когда переносила вес с ноги на ногу. И снова Хирург поймал её.
— Последняя попытка, ладно?
— Ладно, но — последняя.
Тяжело дыша, она двинула ногу вперёд по паркету, подтянула вторую и победно улыбнулась. Эта улыбка и осоловелый взгляд смотрелись дико.
— Через полчаса повторим, если головокружение пройдёт.
— А ещё тошнит, — призналась она, усевшись. — Если лягу, то поеду в Ригу.
— Тогда отдохни. Я скоро приду.
Когда он выходил, девушка даже не обернулась. Оседлав табурет в кухне, он открыл окно и закурил. Что будет, когда она поправится? При мысли об этом сделалось пусто, как в комнате после ремонта… И вдруг — грохот.
Бросив недокуренную сигарету, Хирург метнулся в её комнату. Свернувшись калачиком на полу, Оленька рыдала — её плечи тряслись. Он сел на корточки рядом:
— Зачем ты встала сама? А если бы ударилась? А если бы швы разошлись?
— Ну и хрен с ними! — ответила она, не поднимая головы. — Разве это жизнь? Того не сделай, этого нельзя. В башке — дырка, нервы как тряпочка. Не человек — червяк. Раздавленная мокрица. Стоит только задуматься, и вспоминаю… его. Или отчима. Хорошего не вспоминается, как будто и не было ничего хорошего. И не будет с таким раскладом.
