Роальд Даль - Остановка в пустыне
Вы спросите: мог ли я быть абсолютно уверен, что повар покрыт гнойной себорейной сыпью? Нет, абсолютно нет. Но в таком случае у него непременно был стригущий лишай. А что это значит? Я слишком хорошо знал, что это значит. Это значит, что десять миллионов микроспор оседлали его жуткий волос, готовые войти мне в рот. Меня начало подташнивать.
- Вода закипает, - торжественно объявил владелец лавки.
- Пусть покипит, - сказал я ему, - еще минут восемь. Ты что, хочешь, чтобы я тифом заболел?
Сам я никогда не пью простую воду, если можно этого избежать, какой бы чистой она ни была. Простая вода не имеет вкуса; я, конечно, пью чай или кофе, но все же стараюсь устроить так, чтобы для их приготовления использовали бутылочную "Виши" или "Мальверн". Я стараюсь не употреблять воды из-под крана. Вода из-под крана - дьявольское зелье. Часто это ни больше ни меньше чем очищенные сточные воды.
- Скоро эта вода превратится в пар, - улыбнулся хозяин зелеными зубами.
Я сам поднял чайник и перелил содержимое в канистру.
Вернувшись в лавку, я купил шесть апельсинов, небольшой арбуз и английского шоколаду в добротной упаковке. Затем возвратился в "лагонду". Наконец-то.
Через несколько минут я ехал по шаткому мосту через Суэцкий канал чуть выше озера Тимзак; впереди лежала плоская сверкающая пустыня, и узкая гудроновая дорога черной лентой уходила к самому горизонту. Я сбавил скорость до обычных шестидесяти пяти миль в час и открыл боковое окно. Воздух, ворвавшийся в салон, был подобен дыханию раскаленной печи; время близилось к полудню, и солнце нещадно жгло крышу машины. Термометр показывал 103 градуса по Фаренгейту. Но, как вам известно, немного тепла мне никогда не помешает, если я сижу спокойно и одет соответствующим образом, - а сейчас на мне были кремовые льняные брюки, тонкая белая рубашка и галстук из паучьего шелка очаровательного зеленого цвета. Я чувствовал себя вполне уютно и в полной гармонии с миром.
Минуту-другую я забавлялся мыслью en route исполнить еще одну оперу на сей раз я был настроен на "Джоконду", - но, пропев две строчки вступительного хора, я начал слегка потеть, а посему опустил занавес и закурил сигарету.
Я проезжал через самые скорпионьи в мире места, и мне не терпелось остановиться и порыскать по округе, прежде чем я доберусь до заправочной станции в Вир-Ровд-Салиме. С тех пор как час назад я покинул Исмаилию, мне не встретилось ни одной машины, ни одного живого существа. Это радовало. Синай - настоящая пустыня. Я затормозил на обочине дороги и выключил мотор. Мне хотелось пить, и я съел апельсин. Затем надел белый тропический шлем и медленно выбрался из машины, моей уютной раковины краба-отшельника, на солнце. Минуту я стоял неподвижно посреди дороги, жмурясь от окружающего меня ослепительного сияния.
Жгучее солнце, огромное раскаленное небо и под ними со всех сторон бледное море желтого песка - ландшафт не совсем из этого мира. Вдалеке, к югу от дороги, виднелись горы, голые, терракотового цвета горы, отливающие синью и пурпуром; они неожиданно поднялись из пустыни и истаяли в жарком мареве на фоне неба. Стояла всепоглощающая тишина. Ни голосов птиц, ни стрекота насекомых, и у меня появилось странное чувство, будто я, как божество, здесь один посреди великолепия этого знойного нечеловеческого ландшафта, будто я на другой планете, на Юпитере или на Марсе, или в еще более уединенном и пустынном месте, где не растет трава и облака не багровеют.
Я подошел к багажнику машины и вынул морилку для насекомых, сачок и лопатку. Затем свернул с дороги и ступил на раскаленный песок. Я медленно прошел ярдов сто в глубь пустыни, обшаривая глазами землю. Я искал не скорпионов, а норы скорпионов. Скорпион - криптозойское, ночное существо и днем скрывается либо под камнем, либо в норке, в зависимости от вида. Только после захода солнца он выползает на охоту.
Скорпион, которого я искал, opisthophthalmus - норный, и поэтому я не стал зря тратить время и переворачивать камни. Я высматривал только норы. За первые десять-пятнадцать минут я ничего не нашел, но жара становилась нестерпимой, а я волей-неволей решил вернуться к машине. Обратно я шел очень медленно, вглядываясь в землю, и, уже дойдя до дороги, неожиданно увидел в песке скорпионью нору всего дюймах в двенадцати от обочины.
Я положил морилку и сачок на песок рядом с собой. Затем с помощью лопатки начал очень осторожно разгребать песок вокруг входа в нору. Эта операция не менее волнующая, чем охота за сокровищами, охота с той самой дозой опасности, которая необходима, чтобы разогнать кровь. Чем глубже я копал, тем сильнее билось мое сердце.
И вот... вот она!
О Господи, что за громадина! Гигантская самка скорпиона, но не opisthophthalmus, что я сразу же понял, а другой вид крупного африканского обитателя нор. А на ее спине (слишком невероятно, чтобы быть правдой) кишели один, два, три, четыре, пять... всего четырнадцать малышей. Мать была не меньше шести дюймов! Дети размером с маленькие револьверные пули. Она уже увидела меня - первого человека в своей жизни, и ее клешни были широко раскрыты, хвост закручен высоко над спиной в виде вопросительного знака, готовый ударить. Я взял сачок, быстро просунул под нее и вычерпнул из песка. Она бешено дергалась, извивалась и била кончиком хвоста во все стороны. Я увидел каплю, скатившуюся через ячейку сачка на песок. Я очень быстро перенес скорпиониху вместе с потомством в морилку и закрыл крышку. Затем достал из машины эфир и закапывал его через металлическую сетку в крышке, пока дно морилки не пропиталось им.
Как великолепно она будет выглядеть в моей коллекции. Конечно, малыши отвалятся, как только погибнут, но я их приклею приблизительно на те места, где они были, и стану гордым обладателем гигантской самки пандинуса с четырнадцатью детенышами на спине. Я был просто счастлив. Я взял морилку (я чувствовал, как скорпиониха яростно бьется внутри) и положил ее в багажник вместе с сачком и лопаткой. Потом вернулся в машину, закурил сигарету и двинулся дальше.
Чем лучше у меня настроение, тем медленней еду. Теперь я ехал очень медленно, и мне понадобился почти час, чтобы доехать до Бир-Ровд-Салима, заправочной станции на полпути до Иерусалима. Это было крайне малопривлекательное место. Слева одинокая бензоколонка и деревянная лачуга, справа еще три лачуги размером с печку для обжига горшков. Все остальное пустыня. И ни одной души в пределах видимости. Часы показывали без двадцати два, температура в машине была 106 градусов по Фаренгейту.
Из-за этой ерунды - кипячения воды перед отъездом из Исмаилии - я совершенно забыл заправиться бензином, и счетчик показывал даже меньше двух галлонов. Совсем в обрез. Я подъехал к бензоколонке и стал ждать. Никто не появился. Я посигналил, и четыре хорошо настроенных гудка моей "лагонды" огласили пустыню удивительной "Son gia mille е tre". Никто не появился. Я снова посигналил.
