Ярослав Голованов - Кузнецы грома
Просторная кабина, все стены, пол и потолок в белом мягком пенопласте. Андрей огляделся. Три кресла, похожи на самолетные. Все это давно известно. Пульты с приборами, все знакомое. Даже кнопки того же цвета, что на макете. Андрею стало скучновато. Нина садится в одно из кресел, кивает Раздолину:
– Садитесь. Андрей садится.
– Двойка, – говорит Нина. – Это кресло Агаркова. Андрей опять улыбается, пересаживается и думает: "Занятная девчонка…"
– Так. Начнем, – строго говорит Нина, – Один вопрос, – перебивает Андрей.
– Уже?
– Лучше заранее…
– Пожалуйста.
– Сколько вам лет?
– Вы и на макете начинали с этого?
Андрей хотел отпарировать, уже рот открыл, но… не нашелся.
– Больше нет вопросов? – весело спрашивает Нина. – Итак, начнем. Старт вы знаете. По радио и телевидению вас будет гонять после обеда Селезнев. Знаете Селезнева?
– Нет.
– Узнаете: душу вынет… А вот ответьте мне на такой вопрос. Посадка на Марс.
Высота орбиты сорок километров, температура на борту поднялась до тридцати пяти градусов. Угол между осью корабля и касательной к орбите десять градусов. Угол между осью корабля и плоскостью орбиты двадцать градусов. Агарков и Воронцов, допустим, спят. (Нине почему-то весело.) Что будете делать?
– Разбужу Агаркова и Воронцова, дам им чистые майки: в такой жаре они наверняка вспотели…
– Если вы пришли сюда шутить, идите и посидите в курительной. Там у сборщиков салон анекдотов.
– Ну, вот вы сразу…
– Хватит! – резко говорит Нина.
Раздолин понимает, что дальше так не пойдет.
– Прежде всего перевожу терморегулятор на…
– Ничего не надо объяснять, – перебивает его Нина. – Действуйте.
Андрей трогает рычажки, нажимает красные кнопки, вращает красивые белые штурвальчики и наконец снова откидывается в кресле.
– Хорошо, – говорит Нина. – Главное, быстро. Теперь так: торможение с орбиты спутника Марса. В десяти километрах от поверхности скорость превышает расчетную на километр в минуту…
– Не может этого быть, – убежденно говорит Андрей.
– Ну, хорошо, на пятьсот метров.
– Даю форсажный режим…
– Действуйте!
Андрей снова что-то нажимает, смотрит на циферблаты.
– Куда смотрите? – спрашивает Нина.
– Вот сюда смотрю. – Андрей тычет пальцем в стекло прибора. Ее опека начинает его злить: "Что я, совсем идиот, что ли, не знаю, куда смотреть…"
– Правильно смотрите! – Нине снова почему-то весело.
"Издевается!" – думает Раздолин.
Он резко оборачивается, но, увидев смех в ее глазах, снова улыбается…
Виктор Бойко говорит Агаркову и Воронцову, задумчиво поглаживая гладкий бок корабля:
– Тут еще нет обмазки. Обмазка отличная. Просто экстра-класс обмазка. Я ездил, смотрел, как ее испытывали в вольтовой дуге… Тонкую такую пластинку вставляли прямо в пламя. Там черт знает сколько градусов, а ей хоть бы что! Краснеет только. И светится. Как уши…
– Какие уши? – серьезно спрашивает Агарков.
– Ну, знаете, – Виктор смущен, – когда некоторые люди краснеют, у них светятся уши…
– Вот не замечал, – с удивлением говорит Агарков, – Да… Так бывает, – очень смущен Виктор. Он всегда очень смущается, когда ему приходится объяснять свое видение мира и расшифровывать образы и сравнения, рожденные этим видением. А потом он очень застенчив. Вот и теперь даже не знает, как дальше рассказывать про обмазку…
– Сколько же она его там гоняет, – сочувственно говорит Агарков, взглянув вверх на люк "Марса".
Нина и Андрей сидят в тех же креслах. Откинулись на спинки и повернулись друг к другу.
– Теперь мне ясно, – говорит Андрей, – почему в древнем Египте покровителем женщин был бог Бес. Нина хохочет.
– Ну, признайтесь, что вы это сейчас сочинили…
– Спорим. Я приглашаю вас в воскресенье в музей…
– У вас в вашем городке, наверное, все девушки уже отлично знакомы с религией древнего Египта…
– Послушайте, – вдруг очень серьезно, тихо и спокойно говорит Раздолин. – Я устал от острот. Не надо острить, хорошо?
– Хорошо, – растерянно соглашается Нина.
– И давайте пойдем в музей не в воскресенье, а сегодня.
– Но сегодня будет поздно, – робко возражает она, – он закроется…
– А может быть, и не закроется, – совершенно серьезно говорит Раздолин…
Виктор Бойко поднимается по трапу.
– Нина! Хватит на первый раз, пошли обедать…
7
Они ходили в столовую всегда вместе. Всегда садились слева, в ряд у окон. Всегда Кудесник, Редькин, Маевский и Ширшов сидели за одним столиком, а Бойко – за соседним, с Женькой Харитоновым из сектора Егорова: они вместе учились в Ленинграде. А Нина – еще чуть поодаль, с Аней Григорьевой и девчатами-расчетчицами. Обед занимал полчаса, и полчаса оставалось на отдых. В хорошую погоду они шли обычно на крохотную зеленую полянку у бетонного бассейна, рядом с корпусом своей лаборатории. Весной, когда земля подсыхала, здесь устанавливали стол для пинг-понга. Но сейчас еще рано: сыро еще. Сейчас на краю полянки стоит только бульварная скамейка, неизвестно как тут появившаяся…
На скамейке тесно. С одного ее конца сидит Нина. Рядом – Андрей Раздолин что-то рассказывает ей и чертит щепкой на сырой черной земле. Дальше откинулся на спинку Виктор Бойко, – кажется, что он спит, глаза закрыты, во всяком случае. Но он не спит, просто думает о своем. Он чувствует, что промочил ноги, но уходить не хочется. "Надо купить полуботинки, – думает он. – Или галоши. Да некогда всё… Но галоши как-то унижают человека. В галошах какой-то ты неуклюжий.
Наверное, это пошло от чеховского человека в футляре… А вообще мы совсем не задумываемся над тем, как одежда влияет на нашу психику… Мода здесь ни при чем… Вот в кальсонах чувствуешь себя более голым, чем в трусах… А застежки "молнии" придают силу и бодрость… Это, конечно, очень субъективно, но человек в кожаной куртке – располагает к себе. Почему? Может быть, потому, что в фильмах о революции комиссары ходят в кожаных куртках… Хорошо бы посмотреть еще раз "Чапаева"… А ведь теоретически Чапаев мог бы дожить до спутников…
Удивительно! Есть люди, которых очень трудно представить дряхлыми стариками.
Царь Петр. Пушкин. Маяковский. И Чапаев. И наоборот: каким был молодой Кутузов?
Или Менделеев без бороды. Какой же это Менделеев? Это не Менделеев…"
Рядом с Виктором – Борис Кудесник. Читает журнал. И, наконец, на другом конце скамейки бодливо нагнули головы над шахматной доской Юрка Маевский и Игорь Редькин. Сергей Ширшов, стоя за спинкой скамейки, наблюдает за игрой.
Маевский и Редькин играют 488-ю партию. Эти партии – традиция и предмет гордости всего сектора Бориса Кудесника. Есть и другие традиции. С квартальных премий, например, ходить в ресторан "Кавказский". Не пить, а главным образом есть.
