Октавия Батлер - Дикое племя
Доро покачал головой. Казалось, что женщина с портрета смотрит на него. Должно быть, он очень много думал про нее, или про ее дочь Руфь, прозванную Нвеке. Иначе он не позволил бы себе с такой легкостью заехать в Витли. Конечно, было очень приятно увидеть Исаака… но эта женщина!
— В конце концов она стала для меня очень хорошей женой, — продолжал Исаак. — Я помню ее разговоры, которые она вела еще до замужества, что из нее может выйти только плохая жена. Но за все время было лишь несколько случаев, когда ее можно было хоть в чем-то упрекнуть.
— Я хочу увидеть ее, — неожиданно резко сказал Доро. — И я хочу видеть Нвеке. Мне кажется, что она гораздо ближе к переломному моменту, чем тебе кажется.
— Ты думаешь, что тебя именно поэтому так тянуло сюда?
Доро очень не любил слово «тянуло», но он просто кивнул, не давая никаких разъяснений.
После этого Исаак встал.
— Тогда первой должна быть Нвеке, пока ты еще находишься в хорошем настроении.
Он вышел из дома, не дожидаясь, что Доро ответит ему. Он любил Доро, и любил Энинву, и очень переживал оттого, что эти двое не могли ужиться рядом друг с другом.
— Я не понимаю, как ты можешь так глупо поступать с ней, — сказал ему однажды Исаак, чем вызвал явное удивление Доро. — Эта женщина не для временной забавы. Она может стать всем, чего тебе так недостает, если, конечно, ты позволишь ей это сделать: женой, товарищем, партнером по бизнесу. Ведь ты и сам знаешь это. Вдобавок ее возможности так хорошо дополняют твои собственные. Но тем не менее ты то и дело поступаешь так, чтобы унизить ее.
— Я никогда не обижал ее, — ответил ему Доро. — И никогда не обидел ни одного из ее детей. Покажи мне еще одну женщину из такого же дикого племени, которой я позволил бы так долго жить после того, как она принесла мне детей.
Он не трогал ее детей, потому что она с самого начала ему пригрозила, что если он причинит вред хотя бы одному ее ребенку, она вообще не захочет больше иметь детей. Неважно, что именно он сделает ребенку. Детей больше не будет. Ее искренность не вызывала сомнений. Вот поэтому он и сдерживал себя от привычных устремлений, по крайней мере, по отношению к ее самым удачным детям: не помышлял ни о том, чтобы скрещивать сыновей с дочерьми, ни о том, чтобы самому вступать с ними в связь. Она даже не представляла, на какие жертвы он шел, чтобы выполнить ее желание. Она не знала, но Исаак мог догадываться.
— Ты обращаешься с ней немногим лучше, чем с остальными, только потому, что она чуть больше полезна тебе, — сказал тогда Исаак. — Но ты, тем не менее, унижаешь ее.
— Если она считает себя униженной тем, что я заставляю ее делать, то она сама создает себе проблемы. — Исаак несколько секунд мерил его очень твердым взглядом, выражавшим едва ли не гнев.
— Я все знаю об отце Нвеке, — сказал он. Сказал это без тени страха. Спустя многие годы Исаак пришел к выводу, что он был как раз одним из тех немногих людей, кому не следовало бояться правды.
Доро готов был бежать от внутреннего ощущения стыда. Он никогда не думал, что все еще может испытывать это чувство, но присутствие Энинву, казалось, заставило пробудиться какие-то давно уснувшие в нем эмоции. Ко многим женщинам он отправлял Исаака, и не ощущал при этом ничего подобного. Исаак делал все, что от него требовалось, и возвращался домой. Он возвращался домой из Пенсильвании, из Мериленда, из Джорджии, из Испанской Флориды… Исаак не мог даже думать ни о чем другом. Он не любил быть долгое время в разлуке с Энинву и с детьми, к тому же его не привлекали другие женщины. Кстати, и они не питали к нему особой привязанности. Он постарался забыть, что Доро произвел восемь детей от Энинву. Или семь. Энинву помнила это. Только она могла чувствовать унижение. Но что касается отца Нвеке, то здесь, возможно, дело обстояло несколько иначе.
Девушка лет восемнадцати, такая же маленькая и темнокожая, как и ее мать, появилась в дверях вместе с Исааком, чья рука лежала на ее плечах. У нее были покрасневшие глаза, как будто она плакала или только что пробудилась от сна. Сейчас она переживала тяжелые времена.
— Это ты? — почти прошептала она, увидев резко выделяющиеся черты лица незнакомца.
— Конечно, — сказал Доро и улыбнулся.
Звук его голоса, подтвердивший, что это и на самом деле Доро, вызвал новые слезы. Она подошла к нему, негромко всхлипывая, будто надеясь обрести облегчение в объятиях его рук. Он обнял ее и взглянул через ее плечо на Исаака.
— Все, что бы ты ни сказал мне, я заслужил, — сказал Исаак. — Я не хотел замечать происходящего, и вот теперь должен получить за это сполна. Я должен получить за все, что случилось за эти годы.
Доро промолчал, знаком показывая ему выйти из комнаты.
Исаак молчаливо подчинился. Возможно, он ощущал себя виноватым гораздо больше, чем следовало. Эта девочка была необычной. Никто из ее братьев или сестер не мог бы почувствовать Доро на расстоянии нескольких миль, несмотря на все их безрассудство, связанное с близостью переходного возраста. Какие чувства охватывали Доро при этом? Забота, и в большей степени беспокойство. Это были какие-то неопределенные ощущения, связанные скорее не с ее переходным возрастом, а с тем, что она стояла на краю чего-то такого, надвигающегося на нее, с чем она еще никогда не сталкивалась. Что-то новое. Это было похоже на то, как если бы, находясь в Нью-Йорке, он мог ощущать присутствие еще одной Энинву — новой, отличавшейся от прежней, еще более пленяющей и влекущей. Еще ни разу в жизни он не следовал своему чувству с таким желанием.
Девушка чуть шевельнулась в его руках, и он подвел ее к стоявшей возле камина скамье с высокой спинкой. Эта узкая скамья была почти столь же неудобна, как и деревянные стулья. Уже не первый раз Доро интересовался, почему Исаак и Энинву не купят или не сделают более современную и удобную мебель. По крайней мере, они могли хотя бы попытаться.
— Что происходит со мной? — прошептала она, склонив голову ему на плечо. Но даже при такой близости Доро едва мог ее слышать. — Это очень беспокоит меня.
— Потерпи немного, — просто ответил он. — Это кончится.
— Когда! — Ее голос сорвался на крик, а затем вновь на шепот. — Когда?
— Скоро. — Она чуть отстранилась от него, так что он смог заглянуть в ее маленькое лицо, набухшее и изможденное от слез. Цвет ее лица был скорее серым, чем густо-коричневым. — Тебе удается поспать?
— Немного. Иногда. Эти ночные кошмары… только мне кажется, что это и не кошмары вовсе, не так ли?
— Тебе лучше знать, что это такое.
Она откинулась на высокую спинку скамьи.
