Павел Комарницкий - День ангела
И я слышу её. Отчаянный, детский плач, градом катящиеся слёзы.
— Дед… Какой же… танец… без крыльев! Я же калека, калека, понимаешь ты или нет!!
Маленькая моя!!!
«Рома, Христа ради… дай ей поплакать. Надо ей! Ну что ты, что ты, внученька…»
Я стою, как памятник самому себе. В натуральную величину.
Да. Да, всё так. Это я виноват… Это из-за меня…
Плач становится тише, выдыхается. Вот уже только всхлипывания.
«Нет, Рома. Твоей вины тут всего ничего. Прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть. Ты сильно огорчился, да? Сильно, я же вижу»
Тепловое пятно распадается, и я вижу приближающуюся ко мне Ирочку. Она прижимается ко мне. Глаза светятся в темноте.
«Ну вот. Как нехорошо вышло… Всё, Рома, я уже в порядке. Крылья что — проживу как-нибудь. Зато взамен у меня теперь две лишних руки, две лишних ноги, и ещё одна голова»
Да, голова. Пустая…
«Неправда. И хватит себя обзывать, Рома, а то ты скоро и сам поверишь, что дурак. Я никогда не связала бы свою судьбу с дураком. Ты такой же разумный, как и мы, ничуть не меньше. Это главное. А знания, информация — дело наживное»
Я глажу её, ласкаю, и чувствую, как она отмякает. Всё, она уже успокоилась.
А где же дед Иваныч? Тепловое пятно на лавке как-то незаметно исчезло. Ясно. Смылся, утешитель, из деликатности.
* * *— Папа Уэф, можно спросить, пока вы с мамой Машей не отбыли на заслуженный отдых?
Он вздыхает с огорчённым видом.
— Нет. Ты всё-таки наглец. Я же тебе сказал? Чего лезешь к начальству с разными глупостями?
Я смотрю ему в глаза. Я, конечно, изрядная свинья, да только когда ещё я сюда попаду… Словом, эксплуатирую и злоупотребляю.
— Папа Уэф, тут такое дело…
Я молчу. Прочитает сам. Мне, конечно, следует обратиться к маме Маше, но я почему-то стесняюсь. Ну неловко мне, понимаешь?
Уэф прищуривается.
— Жадная до этого дела?
Я киваю. Мало-мало есть.
Уэф смеётся своим переливчато-серебряным голоском. Вот интересно, со мной он обычно разговаривает уверенно-мужественным баритоном, а смеётся всегда вот этим своим девичьим серебряным смехом. Нет, хоть как — несолидно для его возраста и должности.
— В мать. Она тоже, бывало… Потерпи, Рома. Лет семьдесят, восемьдесят, а там станет полегче, поутихнет, пообвыкнет…
Да мне это нравится, даже очень, только я в последнее время так выматываюсь, а хотелось бы…
— Понятно. И ты, стало быть, временами чувствуешь за собой… хм, неполное служебное соответствие?
Да уж. Папа Уэф, как обычно, берёт быка за рога. Неполное служебное соответствие — в самую точку.
— Не получится, Рома, без Мауны никак. И знаешь, ты прав — нечего откладывать. Я думаю, всё… хм, мероприятие займёт от силы полчаса. Не будем терять времени.
Вот как бы только поделикатней… Я прошу…
В фиолетовых глазах Уэфа прыгают огоньки.
«Какой разговор, Рома. Никто даже не поймёт, о чём шла речь. Милая, можно тебя отвлечь?»
В проёме люка неслышно возникает мама Маша, вопросительно смотрит на нас.
Папа Уэф вдруг издаёт вслух длинную певуче-щебечущую фразу, и я легко улавливаю её смысл.
«Твоему горячо любимому зятю требуется медицинская помощь. Он уже не в состоянии удовлетворять нашу дочь. Ему надо срочно и сильно увеличить потенцию»
И почему я, дурень, не обратился прямо к маме Маше?
* * *— …Хочешь орешков?
Выходной. У нас выходной, что случается в последнее время нечасто. Настоящий выходной — сегодня ни меня, ни её не вызовет контролёр ситуации, дабы в очередной раз выправить какой-нибудь вывих нашей извращённой злобной реальности, вывести кого-либо из-под удара. Спасти и сохранить. И запустить тем самым очередную цепочку реакции добра. Или не дать ей оборваться.
У меня такие дни в последнее время редкость, а уж у Ирочки тем более — она особый агент, и загружена поболее моего, да и работа куда сложнее, это тебе не съезди-подай-принеси.
Мы завтракаем в постели — моя супруга переняла этот варварский обычай в числе немногих, понравившихся ей на нашей дикой планете. Я полулежу, наслаждаясь покоем и великолепным видом, открытым моему взору. Ирочка сидит по-турецки, как обычно, без малейших признаков одежды, нимало меня не стесняясь. Рядом с диваном стоит низкий столик, уставленный снедью.
— Ты у меня не растолстеешь? Мне не нужна большая и мягкая женщина.
— Кто, я? Ты имеешь дело с биоморфом, мой милый. Кстати… Я тут разбиралась кое с какими документами. Это правда, что у вас идеалом женской фигуры считаются параметры девяносто-шестьдесят-девяносто? Ну, ты понял…
— Правда. Только у меня ощущение, что у тебя и нету шестидесяти.
Ирочка скромно вздыхает.
— Увы. Это так. Еле-еле пятьдесят пять, и то после обеда…
— Так и знал, что твоя мама меня обвесит!
Она звонко хохочет, и я смеюсь вместе с ней.
— Но зато тут и тут вот — строго по девяносто, так что обман не так ужасен.
Я наблюдаю, как моя Ирочка сноровисто, будто белка, щёлкает грецкие орехи: берёт двумя пальчиками — крак! И невозможно представить это, когда её пальчики нежно гладят моё лицо.
— Чем ты удивлён? При формировании биоморфа все полезные биологические функции стараются не просто сохранить, а и по возможности ещё усилить. Я стала ещё сильнее, Рома, чем когда была крылатой — я же теперь гораздо крупнее, и мышечная масса рук и ног больше.
— Ты, наверное, легко справишься со мной?
Она смотрит с недоумением.
— Справлюсь чего? Ах, да… Видишь ли, Рома, я никогда не рассматривала такую возможность. Мне просто не приходило в голову, что можно сражаться с тобой.
Я встаю с постели. Интересно…
— Я в который раз обманут — под личиной хрупкой беззащитной девушки кроется боевик. Честь воина требует разобраться в этом деле. Защищайтесь, миледи!
Она мгновенно ложится на спину, принимая крайне соблазнительную позу.
— Я хрупкая и беззащитная, я докажу. Ты можешь всю истерзать меня, прямо сейчас, не получив ни малейшего отпора.
Нет, так не пойдёт. Должен же я знать, хотя бы приблизительно, на что способна моя супруга. Я натягиваю штаны.
— Значит, так, родная. Если победишь, я буду делать с тобой всё, что ты захочешь, прямо сейчас. Нет, больше — сегодня и завтра. Если нет, моешь посуду и делаешь уборку, без всякой моральной компенсации. Ультиматум!
Она смотрит с прищуром.
«А ты не боишься? Могут быть травмы»
«Это важно, родная. Я должен знать, насколько мне за тебя опасаться. Здесь дикая, жестокая планета. И потом, не так уж это легко — справиться со мной. Я долго ходил в секцию полузабытого сейчас самбо, а не так давно целый год занимался каратэ и у-шу. И травмы — пустяк. В конце концов, есть мама Маша»
