Фёдор Крашенинников - После России
– Никто не напугал, я же говорю: нужно в клинику, дела кое-какие накопились.
– И когда ты уезжаешь? Тебе дать денег? А как ты поедешь? – начал суетиться Владимир Егорович.
– Хочу завтра утром. Поеду на машине в Питер, там самолёты летают. Денег дай, если можешь, лишним не будет. Боюсь, что все мои вложения в Москве уже ничего не стоят.
– То есть ты не сейчас это решила?
– Конечно нет. Просто не хотела заранее тебе говорить, извини.
– Тебе дать сопровождающих? Ты одна едешь?
– Нет, нас несколько девочек. Если только сопровождающие без формы будут, иначе только проблемы. Главное, чтоб нас не ограбили по дороге.
– Хорошо!
Он сделал несколько звонков, последовательно удивив своих абонентов.
Фадеев обещал прислать деньги, хотя и выразил неудовольствие по поводу запрошенной суммы.
Лапников обещал дать хороших ребят в конвой и уточнил адрес.
Они провели вместе ночь.
– Если хочешь, можешь жить здесь! – сказала она прощаясь.
На том и расстались.
Рано утром Владимир Егорович ехал на очередное совещание и думал, что мог бы, наверное, и не отпускать её. Но жить не с гордой, свободной женщиной, а с пленницей ему не хотелось. «А мог бы и уехать. Взять больше денег, сказать, что едет её провожать – и улизнуть, убежать. Но нет, не получилось бы, и потому, что свои не отпустят, и потому что спрятаться в этом маленьком прозрачном мире негде»
С того утра в душе Владимира Егоровича поселилось неприятное чувство – обреченность.
21. Вторая армия
В штаб Второй армии выехали ночью.
Бурматов хотел проветриться после бесконечного московского кошмара. Каждое совещание руководства непременно заканчивалось криком, обвинениями и скандалом. Бурматов не раз попадал под горячую руку и решил, что надо хотя бы на день уехать – и самому провериться, и посмотреть, что же происходит на местах, как люди реагируют на происходящее.
По совету начальника генштаба Лавренюка он поехал в штаб так называемой Второй армию, чтобы заодно сделать оттуда несколько духоподъёмных трансляций.
Тимофею все чаще казалось, хотя он и гнал от себя эту мысль, что под ногами у них пустота. Даже в первые дни, когда всё шло наилучшим образом, он замечал неприятные сигналы. Например, бурное одобрение новой власти выражали вполне определённые люди, а что думали все остальные, было непонятно. Казалось, они просто ждут, когда всё это кончится. Особенно неприятно было равнодушие молодёжи. За весьма редким исключением публика моложе двадцати вообще не интересовалась происходящим. При чём равнодушие было еще не самым плохим вариантом.
Однажды, просматривая частные каналы, он случайно наткнулся на девушку, которая вещала, кажется, из Ярославля. По одобрительным отметкам и комментариям было видно, что её слушают и одобряют тысячи.
– Ну, вот взять Афганистан! Раньше был помойкой, а теперь? Да теперь там центр прогрессивной тусовки! Чего стоит один кабульский джаз-клуб, а? Вы вот слышали эту музыку? Ангельское пение! Или этот… «Будда-бар» в Бамиане! Опен-эйр-пати перед гигантскими изваяниями Будды! Сто тысяч человек собирается поплясать! В том году, когда отмечалась годовщина восстановления статуй, ой, что там было! А легендарный кабульский стрип-клуб «Талибан»? – Девушка тяжело вздохнула, явно давая понять, что бывала там лично. – Сначала они, значит, выходят все в паранджах, всё типа строго, но что они потом творят! Мамочка моя! Под мелодии из продвинутых гей-клубов Карачи и модных дискотек Пхеньяна! Такого отжига я не видела даже во Владивостоке! А интерьеры? Самые крутые филиппинские дизайнеры постарались! А теперь мы тут торчим, никуда не уехать, ничего не работает, повылезало старичьё всякое из помоек – а всё потому, что какой-то полицай решил какую-то, блин, Россию возрождать! Да вот сдалась она мне, Россия эта! Я её вообще не помню, и слава богу! Было бы что помнить, правильно я говорю?
«Да!» – незамедлительно ответили десятки тысяч слушателей. Бурматов ничего не знал об этой девице и причинах её популярности. И это его особенно поразило: целый мир, о котором он ничего не знает! Сколько ещё таких гуру равнодушия? Оказалось, тысячи. Искать таких умников и образцово-показательно наказывать, не было ни сил, ни ресурсов. Он махнул рукой, но забыть не мог.
Отдельный вопрос: кто же за их власть воюет? Об этих людях у Бурматова было неопределенное впечатление. Несмотря на то что он регулярно встречался с бойцами и лично курировал ежедневные эфиры с героями России, основной массив людей с оружием, сражающихся за их власть, был для Тимофея Сергеевича тёмным лесом. На руководящих постах было много пресловутых «ветеранов Донбасса» и отставников из распущенных ВС РФ. Но кто были рядовыми? Откуда они взялись? С мест приходила противоречивая информация, люди жаловались на мародёрство и грабежи, кое-где действовали вооружённые шайки отпетых бандитов, которые по документам проходили как вооружённые отряды сторонников правительства.
Встречи с такими персонажами всегда оставляли тяжёлое впечатление. «Ополченцы мы! За Россию всегда готовы!» – Бурматов вспомнил, как произносил эту фразу лысый верзила с недобрым глазом, которому он вручал орден пару недель назад. Верзила, рассказывали, был вскоре убит своими же, якобы готовился перейти на сторону противника. Разбираться не стали. Как говорил Фадеев, «бандитизм мы легко подавим, сейчас главное заставить бандитов воевать за нас».
Вёз министра мужик лет пятидесяти, в камуфляжной форме. В машине ещё ехал журналист с техникой для трансляций, но он сразу уснул.
– А вас как звать?
– Лейтенант Российской армии Борис Самарин, господин министр! – бодро откликнулся водитель.
– Скажите, Борис, как вы оказались в наших рядах?
– Ну как… По зову сердца, господин министр.
– Вы при старой России кем были?
– Да никем особо не был. После школы отслужил в армии, работал охранником, водителем… Потом началась вся эта заваруха украинская, уехал на Донбасс. Позывной «Резвый» у меня там был. Что рассказывать… побегал с автоматом, даже медали у меня были… Потом понял, что куда-то всё не туда поворачивает, вернулся в Россию. Снова мыкался, с работой было сложно… женился…
– А при Юркевиче?
– Ну как… Работал охранником. Детей растил. Читать стал, хотел разобраться, почему так с Россией всё получилось…
– И почему же?
– Ну… Вы сами знаете… Мне ваши выступления очень нравятся! Предатели… удар в спину… Раскачивали страну за деньги Запада, а потом вот всё и случилось…
– А вы где были, когда всё случилось? Помните Кризис? – За эти месяцы Бурматов многократно рассказывал, как тяжело он сам пережил развал России. На самом деле он почти ничего не помнил, у него как раз случилась первая любовь, она была, как водится, несчастная, и он так страдал, что несколько месяцев рокового года просто выпали из памяти, слившись в один бесконечно длинный, тоскливый вечер. Поэтому его интересовали живые, а не придуманные впечатления и воспоминания.
