Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1
— …Нет.
Почему-то я начинаю сомневаться в самой личности Харуаки…
— Ну ладно, Хосии! Если подумать…
— Доброе утро, Хару, Кадзу-кун!
Новый голос перебивает Харуаки.
Коконе стоит в дверях нашего класса. А рядом с ней — Дайя.
А, эти два голубка и сегодня пришли в школу вместе? Правда, если я это скажу вслух, Дайя весь день будет насиловать мне мозг, так что я предпочитаю промолчать.
— Мое сердце начало биться быстрее, когда со мной поздоровалась девушка, но чтооо я вижу, это всего лишь ты, Кири? Мое возбуждение пропало впустую.
— Эй, Хару… что за реакция? Ты вообще кто такой?
— Ээ, в общем, просто прекрати увлекаться мной настолько, чтобы гоняться за мной, только лишь чтобы оказаться в том же классе.
— Хаа… это ты такими фразочками пытаешься скрыть свое смущение от того, в какой восторг я тебя привожу? Ты тааакой ребенок, Хару-тян, уси-пуси! А, кстати. Ты не мог бы перестать наконец забивать свой мобильник моим моэ-голоском?
— Да кому твой голосок вообще нужен?!
— «Мой повелииитель…» — ну же! У тебя такой шанс добавить новые записи в моэ-моэ коллекцию Хару! Дать тебе еще один шанс? Если хочешь, могу добавить еще «Добро пожаловать домой» на этот раз, хочешь?!
Что за разговоры у них… прекратите, умоляю, вас даже слушать стыдно.
— Хааа… слушай, Кадзу, у тебя случайно нет с собой петард? Я бы сейчас с удовольствием поджег штучку и засунул Кири в рот.
— А ты что, Дайя? Ты ревнуешь, что я даю свой моэ-моэ голосок только Хару? Не беспокойся! Если ты, съехавший на младших сестренках фетишист, встанешь передо мной на колени и поцелуешь мне ноги, я буду называть тебя «братик»! О, ну разве я не великодушна?
— Как насчет фразы «Простите, что родилась на свет»?
…Со сменой класса ничего реально не изменилось.
Но ровно этого я и желал.
Мне немного одиноко без Марии и Моги-сан, но именно ради этого я боролся с «Комнатой отмены».
— …Чего это ты там ухмыляешься? Это отвратно, Кадзу! — замечает Дайя.
— А, точно. Кадзу-кун ухмыляется. Какой он у нас озабоченный. Держу пари, он воображает, что рядом с ним сидит девушка, и вот она неуклюже запинается…
— Ничего подобного!
Я обрываю Коконе мгновенно, отчего у нее появляется кислая мина на лице.
— Но кто сидит рядом с тобой? Ты уже знаешь? Какая-нибудь симпатяшка?
Харуаки спрашивает, бесстыдно плюхаясь на обсуждаемый стул. Я знаю — я посмотрел, кто сидит по соседству со мной, когда искал собственное место.
— Да. Настоящая симпатяшка!
— Правда?! И кто она?!
У нее есть собственное место в классе. И я рад этому. То, что у нее есть место, означает, что она может еще прийти и сесть здесь.
Когда она вернется, ее место уже не будет рядом с моим, но я не против.
С улыбкой на лице я называю имя девушки, чья парта рядом с моей.
— Э т о М о г и — с а н!
В тот день мне казалось, что дождь будет идти целую вечность.
Я отправился в больницу сразу, как услышал от Дайи про аварию с Моги-сан, и потому прогулял школу. Поехал на такси, потому что больница, куда ее отправили, была за городом. Невероятный поступок, если учесть, что мирную жизнь я ценю превыше всего.
Но я просто должен был. Поскольку я боролся с «Комнатой отмены», я должен был узнать результат.
До больницы я добрался раньше всех, даже раньше ее родных. Потом я вместе с ними ждал, пока ее закончат оперировать; они приняли меня за ее парня.
Операция прошла успешно… вроде как. Но в этот день Моги-сан в сознание так и не пришла.
В реанимацию меня не пускали. А в общее отделение ее перевели два дня спустя, и лишь тогда мне удалось с ней повидаться.
Моги-сан на своей койке выглядела очень плачевно. От звуков кардиограммы и аппарата искусственной вентиляции легких мои барабанные перепонки неприятно вибрировали. Руки-ноги ее были зафиксированы, все лицо в синяках, одна рука свисала вниз, вся фиолетовая из-за подсоединенной к ней капельницы.
От одного лишь зрелища изломанного тела своей знакомой на больничной койке у меня на глаза навернулись слезы. Но я был не единственным, кому хотелось плакать. Перед ней я не должен был плакать. Проглотив слезы, я вгляделся ей в лицо.
Моги-сан была как будто удивлена немного, увидев меня. Правда, сказать с уверенностью было трудно, потому что мускулами лица шевелить она не могла.
Ее родные сообщили, что она, похоже, уже очнулась, но пока не произнесла ни слова из-за шока.
Но вдруг Моги-сан раскрыла рот, изо всех сил пытаясь мне что-то сказать. Я попросил ее не перенапрягаться, но она не слушала, все пыталась заговорить.
Ее кислородную маску затуманило дыханием; первые слова Моги-сан были адресованы мне.
— …Я так рада. Я жива.
Я не очень четко расслышал, но, по-моему, она сказала именно так.
После этих слов Моги-сан разрыдалась. Не зная, куда приткнуть взгляд, я крутил головой; и вдруг я обнаружил рядом с койкой ее грязную сумку. Сумка была приоткрыта; в ней я разглядел серебристую обертку. Машинально я взял ее в руки. Умайбо со вкусом Тэрияки-бургера. Оно все раскрошилось, от изначальной формы ничего не осталось. Бездумно трогая коробку, я вдруг понял, что не могу больше сдерживаться, и расплакался.
Не знаю, почему это произошло именно сейчас. Припоминаю, что она угостила меня умайбо в том мире, но совершенно не помню, почему.
Но мои слезы были настоящими.
После этого я еще несколько раз приходил к ней в палату в общем отделении. Моги-сан пыталась говорить со мной так беззаботно, как только могла.
— Когда я была без сознания, мне снился длинный сон, — сказала Моги-сан как-то раз. Похоже, она верила, что все это был лишь сон.
Внезапно в голове у меня мелькнула мысль. В том мире Моги-сан не могла уйти от судьбы, от столкновения с грузовиком. И то, что она выжила, тоже оставалось неизменным. Может, именно поэтому «Комната отмены» продолжала действовать, сколько бы раз ни случалась та авария.
Однако, хоть она и выжила, судя по всему, она не сможет больше двигать нижней половиной тела. При аварии она получила сильный удар по спине и повредила позвоночник. Шансы на выздоровление были не то что иллюзорными — их просто не было.
Я мог лишь молчать — я не знал, с какими словами к ней обращаться. Пытаясь преодолеть разделяющую нас скованность, Моги-сан сказала:
— Я всегда думала, что если случится что-то подобное, я буду думать: «Лучше бы я умерла». Ты ведь понимаешь такие мысли, да, Хосино-кун? Ведь я никогда не смогу больше ходить на собственных ногах. Даже если мне просто захочется забежать в ближайший магазин и купить что-нибудь вкусненькое, я не смогу просто взять и сбегать. Я смогу пойти только если кто-то будет меня поддерживать, либо в инвалидной коляске. Такие проблемы — только чтобы купить что-нибудь вкусненькое! Разве не жестоко? Но странно. Я совсем не думаю о смерти. Сама удивляюсь, почему. Я думаю, правда, абсолютно искренне… как я рада, что осталась жива.
