Фриц Лейбер - Ночь волка
Атла-Хай и Аламос по-прежнему существуют, поэтому я полагаю, сыворотка оказала там такое же исцеляющее воздействие, как и на Женщину Пилота; они не послали нам медали, но и не прислали за нами отряд палачей, что, согласитесь, более чем порядочно с их стороны. А Саванна, отойдя от Атла-Хая, по-прежнему остается в силе: ходят слухи, что они собирают армию у ворот Уачиты. Мы уговариваем Папашу поскорее начать проповедовать — это одна из наших любимых шуток.
Ходят также упорные слухи, что некое братство в Мертвых землях проводит удивительную работу и что где-то здесь растет новая Америка — Америка, в которой никто и никогда не будет убивать. Но не стоит придавать этому слишком большое значение. Чересчур большое.
Общество, которое возникло на месте Мертвых земель, когда исчезла радиация, благодаря какому-то чудесному парадоксу достигло стабильности. Человек вновь устремился к звездам. Марс пожал плечами.
К Лиге Здравомыслия выборные руководители нового общества относились с большим уважением, хотя частенько над ней посмеивались. Они были убежденными гуманистами, но не без некоторых странностей.
И вот появился человек, решивший избавить их от странностей и построить для рода людского идеальное общество. Никто и никогда за всю историю человечества не заботился о здравомыслии так, как он. Мы можем его назвать (и попробуйте-ка догадаться, Фай или Карсбери тут подразумевается) —
Сумасшедший волк{3}
— Входи, Фай, и усаживайся поудобней.
Звучный голос и внезапно распахнувшаяся дверь застали Генерального секретаря Земли за игрой с комочком зеленоватой плазмы, которую он сжимал в кулаке, с любопытством следя за тем, как она выдавливается между пальцев. Медленно, склонив к плечу, он повернул голову. Всемирный управляющий почувствовал на себе пристальный взгляд — бессмысленно дурацкий и хитрый одновременно. Но тут же это выражение сменила робкая улыбка. Худощавый человек выпрямился насколько ему позволяли привычно ссутуленные плечи, торопливо вошел и присел на самый краешек пневмокресла.
Он смущенно вертел в руках комочек плазмы, высматривая в обивке подходящее местечко, чтобы его приткнуть. Не найдя такового, поспешно сунул комочек в карман. Потом сумел обуздать эту свою суетливость, судорожно сцепив руки, и остался сидеть с устремленным в бесконечность взглядом.
— Как чувствуешь себя, старина? — осведомился Карсбери исполненным снисходительного дружелюбия голосом.
Генеральный секретарь даже глаз не поднял.
— Что-то тебя беспокоит, Фай? — доброжелательно продолжал Карсбери. — Может, немножко расстроен или чувствуешь себя не удовлетворенным из-за своего… э-э… перемещения — сейчас, когда пришло время?
Поскольку Генеральный секретарь по-прежнему не отвечал, Карсбери перегнулся через матово-серебристый полукруглый стол и самым своим обаятельным тоном потребовал:
— Давай-ка, дружище, выкладывай.
Генеральный секретарь продолжал сидеть, опустив голову. Он только поднял свой холодный отсутствующий взгляд, пока не уперся им в Карсбери, и слегка вздрогнул. Казалось, тело его съежилось, и мертвенно-бледные руки вцепились одна в другую неразрывной хваткой.
— Я знаю, — сказал он тихо и с большим усилием, — ты думаешь, что я сумасшедший.
Карсбери откинулся в кресле и попытался придать бровям под копной серебристых волос удивленный изгиб.
— О, не стоит изображать изумление, — продолжал Фай. Теперь он говорил более уверенно, так как первый шаг был сделан. — Ты так же хорошо знаешь значение этого слова, как и я. Даже лучше — нам ведь обоим пришлось провести исторические исследования по этой теме.
— Сумасшествие, — задумчиво повторил он, смигнув. — Существенное отклонение от нормы. Неспособность приспосабливаться ко всем правилам, лежащим в основе человеческого поведения.
— Ерунда! — сказал Карсбери, овладев собой и напуская на лицо самую теплую и неотразимую из своих улыбок. — Понятия не имею, о чем ты говоришь. Что ты немножко устал, выбит из колеи, что нервы у тебя расшатаны — это вполне понятно, принимая во внимание ту ношу, которая была на тебя возложена. Небольшой отдых восстановит твои силы, хороший долговременный отпуск подальше от всего этого. А насчет того, что ты… Ну, это просто смешно.
— Нет, — возразил Фай, пригвождая Карсбери взглядом, — ты думаешь, что я сумасшедший, и уверен, что ненормальны все мои коллеги из Всемирной службы управления. Вот почему ты замещаешь нас своими людьми, которых уже десять лет обучаешь в своем Институте политического руководства. И это после того, как с моей помощью и при моем попустительстве ты стал Всемирным управляющим.
Карсбери не нашел, что противопоставить непреложности этого заявления. Впервые за все время он улыбнулся как-то неуверенно. Начал было что-то говорить, но не решился продолжать и посмотрел на Фая в надежде, что тот заговорит. Но Фай снова вперил глаза в пол.
Карсбери откинулся на спинку стула и задумался. Когда он опять заговорил, его голос звучал естественней, без прежних утешительных и отеческих интонаций.
— Хорошо, Фай. Но скажи мне честно. Неужели ты и твои коллеги не почувствовали себя счастливей после того, как вас освободили от всех ваших обязанностей?
Фай угрюмо кивнул:
— Да, мы были счастливы… но… — его лицо напряглось, — понимаешь…
— Но?.. — настаивал Карсбери.
Фай тяжело сглотнул. Казалось, он был не в состоянии продолжать. Постепенно он сполз к одному из подлокотников. Длинные пальцы Фая тихонько подкрались к нему и принялись нервно разминать.
Карсбери поднялся из-за стола и подошел к Фаю. Сочувственное выражение на его лице, с которого схлынул румянец смущения, было теперь вполне искренним.
— Почему бы мне действительно не рассказать тебе обо всем, Фай, — сказал он просто. — По странному стечению обстоятельств всем этим я обязан тебе. И теперь нет смысла держать это в секрете… нет ни малейшей опасности.
— Да, — согласился Фай с мимолетной горькой усмешкой, — вот уже несколько лет тебе не угрожает опасность coup d’etat[17]. А если бы мы когда-нибудь попытались восстать, на то существует, — он переместил взгляд на противоположную стену, едва заметная вертикальная щель в которой свидетельствовала о наличии еще одной двери, — на то существует твоя тайная полиция.
Карсбери был поражен. Он не думал, что Фай знает об этом. В голове шевельнулась беспокойная мысль: «Хитрость сумасшедшего». Но уже через мгновение благодушие вернулось к нему. Он подошел сзади к креслу Фая и опустил руки на его ссутуленные плечи.
