Фриц Лейбер - Ночь волка
Однако ни малейшего влечения она у меня не вызывала. Выглядела она смертельно больной. Лицо, обращенное к нам, горело огнем, и щеки на нем ввалились. Закрытые глаза глубоко запали и были окружены черными тенями. Дышала она неглубоко и часто, и ее открытый рот с трудом ловил воздух.
У меня возникло странное впечатление, что вся жара в подвале исходит от ее тела, пылающего в горячке.
От всего места разило смертью. Мне показалось, что мы очутились в подземном храме Смерти с ложем-алтарем и женщиной на нем, принесенной в жертву этой богине. (Уж не стал ли я неосознанно поклоняться Смерти как богине Мертвых земель? Точно не знаю. Что-то все это становится слишком сложным для меня).
Нет, она не вызывала у меня даже смутного намека на влечение, но разбередила во мне что-то другое.
Если чувство вины — это роскошь, то в таком случае я казался себе плутократом. Она разбередила во мне что-то такое, что довело меня до полного опустошения, я потерял почву под ногами и хотел умереть на месте, я думал, что должен умереть.
Внезапно прямо у себя под боком я услышал слабое резкое шипение. Я огляделся и обнаружил, что совершенно бессознательно вынул стальной кубик из кармана и держал его, зажав между указательным и средним пальцами, а мой большой палец нажимал на кнопку — в точности, как я и обещал себе раньше, если мне придется совсем уж плохо.
Вот вам урок, никогда не давайте своему мозгу распоряжений, даже полушутя, если только вы не готовы к тому, что они могут быть исполнены в любой момент независимо от того, одобрите вы это после или нет.
Папаша увидел, что я сделал, и как-то странно на меня посмотрел.
— Итак, Рэй, ты все-таки решил умереть, — сказал он мягко. — Большинство из нас так или иначе приходят к этому решению.
Мы подождали. Ничего не случилось. Я заметил, что в воздухе зависло очень бледное молочного цвета облачко диаметром в несколько дюймов.
Сразу подумав об отравляющих веществах, я отпрянул, и от моего движения облачко рассеялось.
— Что это такое? — спросил я, ни к кому не обращаясь.
— Я бы сказал, что-то, что вырвалось струей из крошечной дырочки рядом с кнопкой, — сказал Папаша. — Отверстие настолько микроскопично, что просто так его не заметишь, разве что специально будешь искать. Рэй, я не думал, что ты решишься воспользоваться этой своей маленькой атомной бомбой. Более того, боюсь, что ты попусту истратил что-то чертовски ценное. Но не беспокойся. Перед тем как сбросить эти кубики для Атла-Хая, один я стащил.
И будь я проклят, если он не вытащил из своего кармана точно такой же кубик, как и мой.
— Алиса, — сказал он, — когда мы доставали мазь, я заметил полпинты виски в твоем ранце. Будь добра, смочи им клочок тряпки и передай мне.
Алиса посмотрела на него так, как будто он совсем чокнулся, но, пока она его разглядывала, ее щипцы и вторая рука в рукавице сделали то, о чем он просил.
Папаша взял тряпицу и протер ею кожу на ягодице больной женщины, а затем прижал к этому месту кубик и нажал на кнопку.
— Это подкожная инъекция, люди, — пояснил он.
Он отнял кубик, на его месте остался след, подтверждающий сказанное.
— Надеюсь, мы добрались до нее вовремя, — заметил он. — Чума — это серьезно. Теперь, думаю, нам ничего не остается делать, как ждать, может, довольно долго.
Я был потрясен до потери сознания.
— Папаша, старый ты пещерный детектив! — взорвался я. — Когда же у тебя возникла эта догадка о лечебных свойствах «ручных гранат»?
Не надо только думать, что я испытывал что-то вроде веселья, моя реакция была, скорей, истеричной. Папаша чуть подался назад, а потом ухмыльнулся.
— У меня была пара путеводных ниточек, о которых вы с Алисой понятия не имели, — признался он. — Я знал, что тут замешана очень больная женщина, а кроме того, имел сведения о лос-аламосской горячке, о которой вам рассказывал. У них там с ней масса неприятностей. Некоторые говорят, что споры болезни проникли к нам извне, вместе с космической пылью, а сейчас, сдается, ее перенесли и в Атла-Хай. Будем надеяться, они найдут выход. Алиса, давай-ка дадим немного воды этой девчушке.
Некоторое время спустя мы сели и более или менее привели факты в порядок. В основном занимался этим Папаша. Аламосские исследователи, должно быть, годами бились над проблемой чумы с тех пор, как город подвергся ее опустошительному вторжению. Но работа осложнилась мутациями возбудителя и неправильным медицинским вмешательством, которое загоняло болезнь вовнутрь. И только совсем недавно они нашли обнадеживающее средство (исцеляющее, будем надеяться) и подготовили его для быстрой переброски в Атла-Хай, в котором тоже свирепствовала чума и который, кроме того, оказался в осаде Саванны. Грэйл был послан доставить сыворотку, или лекарство, или что там еще. Однако он знал или догадывался, что эта одинокая женщина-наблюдатель (почему-то ей не удалось связаться по радио либо еще как-то дать о себе знать) свалилась от чумы тоже.
И он решил доставить ей сыворотку, возможно, даже без разрешения.
— А с чего это мы решили, что она его подружка? — спросил я.
— Или даже жена, — уточнил Папаша. — А почему? Ну, он вез сумку, набитую женскими вещами, всякие мелочи, какие мужчина дарит женщине. И для кого еще он стал бы делать здесь остановку? Наконец, последнее. Он, видимо, использовал реактивные двигатели, чтобы быстрые сюда добраться. Мы слышали их звук, вы помните.
Так в общих чертах выглядела теперь наша версия событий, если мы хоть немного сумели приблизиться к истине. Впрочем, все это не более чем гипотезы. Обитатели Мертвых земель, пытающиеся понять, что происходит внутри таких «стран», как Лос-Аламос, и почему, выглядят так же нелепо, как лисы, размышляющие о мировой политике, или волки, заинтересовавшиеся причинами переселения готов. Конечно, и мы, и аламосцы — существа человеческие, но это утверждение не более чем пустой звук.
А потом Папаша поведал нам, как возник на сцене он. Он совершал «служебную поездку», как он выразился, когда наткнулся на наблюдательный пункт этой женщины. Он решил пооколачиваться вокруг, оставаясь незамеченным, и понаблюдать за ней несколько дней, чтобы защитить в случае необходимости от опасных типов, которые, как он знал, частенько встречались в этой местности.
— Папаша, как по мне, идея твоя была паршивой, — заметил я. — Рискованной, я хочу сказать. Следить за другим человеком, наблюдать за кем-то без его ведома — во мне все это только и вызвало бы, что желание убить того, за кем слежу. Самым безопасным для меня в этой ситуации было бы развернуться и смываться как можно быстрее.
