Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать
- Это правда, Рест!
Я знал, что это правда. Я их помнил, эти мгновения. Я уверен, что каждый человек переживает в жизни подобные минуты и по пальцам может пересчитать, сколько их было. И неправда, что есть люди изо дня в день купающиеся в счастье. Они только делают вид.
- На самом же деле путь к счастью тернист и труден, и ты понимаешь, в каком поту и какой кровью добываются его золотые крупинки.
- Милый, милый мой Рест! Все это так, просто дух захватывает. Но ты знаешь, что жизнь гораздо сложнее твоих сказочных сооружений. Знаешь, знаешь, ты же у нас ум.
Аня сжала мои пальцы и снова заглянула в глаза.
- Скажи честно: все эти твои конструкции из хрусталя и бетона, все эти стальные сваи, эти фермы и мосты, канаты и тросы, быки и леса, все эти пирамидальные, сверкающие полировкой гранитные глыбы - это же... ловушка. Утопия чистой воды! Ну, скажи! Сам-то ты веришь в реальную возможность построения своего рая?
- Сredo, quia absurdum est, - выпалил я, - верю, потому что нелепо.
- Вот-вот... Нелепо!
Наступило молчание. Мне ничего не оставалось, как только отвести взгляд в сторону и сглотнуть слюну. Но потрясение (она мне не верит!) длилось только секунду, долю мгновения. Я понял, что пришло время последней козырной карты. Мы уже сидели в машине, я взял ее руку.
- Анна! Анечка! Анюта!..
Я удивлялся самому себе: я не мог сдержать себя!..
- Ты делаешь мне больно.
- Да-да, ты прости... Слушай, слушай же!..
- Не ори ты так, я прекрасно слышу.
Я умолк, не зная с чего начать.
- Большая половина человечества,- затем произнес я, - христиане, это те, кто слепо верит в Христа.
Аня подняла брови и посмотрела на меня так, будто слышала это впервые. Но я не замечал ее удивления. Это «слепо» прозвучало фальшиво, но я часто использовал его в разговорах о вере для большей убедительности, и не стал и на сей раз отказываться от него.
- Он у каждого в сердце, - продолжал я, - но не перед глазами. К нему невозможно прикоснуться. Доктрина христианства основана на вере, и каждый день, каждую йоту времени верующие должны - ибо это закон их существования! - подтверждать эту веру молитвой, ритуалом, изучением священных писаний и т. д. и т. п. И вот я, мы с тобой, им, неверам, покажем живого Христа! Представляешь!? Как вот эту карту...
Я взял карту туристских маршрутов и ткнул ею Аню в предплечье.
- ...вот как эту твою расческу, как пачку сигарет или вот эти твои побрякушки...
Все, что я перечислял, я брал с мест, где эти предметы лежали и поочередно вручал их Ане, а она спокойно брала их и складывала рядом с собой на сидение.
- Как Папу римского, как Алена Делона или вон того лысого типа, бегущего трусцой вдоль автобана, будто запах выхлопных газов ему приятнее аромата лесной фиалки.
Аня включила зажигание.
- Живой Христос! - прошептал я, - это второе пришествие! Разве это не стоит наших усилий и трат и разве это не перевернет нашу жизнь? Поэтому я и верю. Сrede ut intelligas! Верь и ты, чтобы понимать! Чтобы понимать, нужна вера, не так ли?
Аня, провожая взглядом марафонца, включила первую передачу.
- Постой, - потребовал я, - ответь: ты веришь?
Пальцами левой руки я взял ее за локоть. Она вернула рычаг передач в исходное положение и выключила зажигание. Мы молчали.
- Представь себе своего Наполеона, - сказала она, рассматривая теперь небо, - с мобильным телефоном в руке. Он же упадет в обморок, услышав голос своей Жозефины из какого-то серебристого пластикового коробка. И у меня есть еще множество возражений.
Мы уже, набирая скорость, мчались так, что в ушах свистело.
- Ты не могла бы ехать потише!- крикнул я.
Аня сбавила газ.
- Пожалуй, ты прав, - сказала она, - я уже привыкла ехать по жизни без тормозов и не замечать этого. Ты прав и в том, что жизнь сволочная, продажная, мерзкая, что ее нужно менять, но возвращать к жизни тех, кто давно из нее ушел... Зачем? Они были и они ушли. Они сделали все, на что были способны. Их следы уже не смоют никакие дожди. Зачем же?.. Я не вижу смысла, будь со мной честным, скажи: в чем тут соль?..
- Вся соль в том, - возражал я и снова седлал своего коня.
Чтобы нас лишний раз не беспокоили, Аня отключила телефон, но иногда, вдруг что-то вспомнив, сама куда-то звонила, то быстро и озабочено говоря по-французски, то вдруг просто хохоча в трубку, на ходу решая какие-то неотложные вопросы. И я думал, как нелегко мне с нею придется в дальнейшем. Даже смех ее был французским.
- Твоя Пирамида блистательна! Но у каждого власть имущего она своя. Никто тебя и слушать не станет. Ты же знаешь наших вождей, их убогость и серость, ты послушай их речи... Их ты не переубедишь никогда, а без них не построишь.
- Но я знаю истину.
Я сказал это и сам удивился. Но что сказано, то сказано.
- «Что есть истина?». Помнишь Пилата? Истина - это Бог! Ты готов стать Богом? Вспомни Иисуса. Не было и нет пророка в своем отечестве. Ты будешь изувечен, оплеван, растоптан, распят. Ты готов к этому? Но сперва надо стать ну хотя б президентом. Я не верю, что тебе это удастся. Ты станешь только фараоном своей пирамиды и будешь заживо в ней погребен. Зачем это тебе? Ты же не станешь, надеюсь, революционером?
- Разве что революционером сознания...
Какое-то время мы молчали, затем Аня сказала:
- Тебе, я знаю, плевать на истину, и за это я тебя люблю. И, знаешь, мне кажется, я уже готова идти за тобой, да-да... Даже если мы и не изменим историю. Чем ты берешь?
- Прекрасно! Идем!..
- Но ты же ни во что не веришь!
- Неправда - в тебя!
- Ах, какая прелестная музыка! Рест, нельзя доверять человеку, которого ты любишь.
- Ты будешь разочарована - я как раз так не думаю.
Снова наступила тишина. Я ждал, что она, в конце концов, выскажет свое мнение о Пирамиде.
- Знаешь, - наконец тихо произнесла Аня, - мне кажется, ты строишь корабль, для которого в мире еще нет ни одной пристани.
Она мне не верила. Она не верила ни в нашу Пирамиду, ни в какую-то там сверкнувшую вдруг во тьме мою истину. Нет. Для нее истина давно была открыта, ее истина - та трудная, но и счастливая необходимость, которая заставляла светиться глаза всех, с кем ей приходилось иметь в этом мире дело и делить грубый хлеб повседневности.
Так, то журя, то потакая и льстя друг другу, мы с невероятным наслаждением, я бы сказал с упоением, проводили эти вдруг свалившиеся на нас с Неба и стремительно теперь летящие, счастливые дни. Часы и минуты. Да, эти неповторимые мгновения...
Вернулось прошлое?..
Все мысли о Юле просто испарились... Надо же!
И никакая Тина не вмешивалась в нашу жизнь! Попробовала бы только!
- Ты, в конце концов, можешь объяснить, что собой представляет эта твоя Пирамида!
Господи, Боже мой! Значит, лед тронулся, если она задает такие вопросы!
- Пирамида - это... это наша силиконовая долина. Но только не долина, плоская как неудачная шутка, а вся в пупырашках, в холмах...
- В пупырышках?
- Ага, вся в прыщах и выступах...
- Сифилис какой-то, - рассмеялась Аня.
- Да нет! Какой сифилис?! Все эти выступы и выпуклости - это горы ума, понимаешь, Эвересты и Джомолунгмы ума! Понимаешь? Мировой ум! Ну...
- Понимаю, - с серьезным выражением лица произнесла Аня, - теперь я тебя вполне понимаю.
- Ну вот!
- Теперь - да!
Теперь я не смог сдержать улыбки.
- Да нет, брось, - сказал я, - не издевайся. Так вот: Пирамида - это такой закон незыблемой и безукоризненной справедливости жизни на планете Земля. Если хочешь - диктатура! Да-да, диктатура Любви! Такая всеобъемлющая и самодостаточная штуковина, рисующая жизнь со всеми ее подробностями и во всей своей умопомрачительной красе. Простая, как палец!
- Как палец?
Аня только хмыкнула. Палец ее не совсем устраивал.
- Это такое состояние мира, понимаешь, некая плерома...
- Как ты сказал?
- Плерома, - сказал я, - идеальное состояние мира, понимаешь?
Аня внимательно посмотрела мне в глаза и сказала:
- Хорошо... Du sens commun (С точки зрения здравого смысла, - франц.) ваша затея - чистой воды иллюзия и ничего больше. Ну, да ладно. Лучше скажи, как ты меня нашел?
Я коротко упомянул про киевскую тетю.
- Слушай, а какое сегодня число?! - вдруг воскликнул я.
Аня посмотрела на меня так, словно мне срочно требовалась медицинская помощь.
- Двадцать первое!
- Мне срочно нужно позвонить!..
- Ты же недавно звонил!
- Правда?
- Звони, звони...
- Тебе нужно было позвонить Тине? - улыбнувшись, спрашивает Лена.
- Ага... Тине! Мне как раз её-то и недоставало!..
Глава 11
Мы приехали в Ниццу, когда солнце стояло в зените.
- Тебе здесь понравится, - пообещала Аня.
Быстро и вкусно поев, мы, не сговариваясь, решили пойти на пляж. Да, жара стояла такая, что только море, его прохлада могла вернуть нам надежду не быть расплавленными под его лучами. Наш разговор остался неоконченным, но я не предпринимал никаких попыток его продолжить. Пестрый вид побережья, солнечные блики на поверхности воды, голые люди и веселые звуки музыки, летевшей со всех сторон, все это не могло не вытеснить из головы все мысли о предстоящей работе. К тому же, наши полные желудки требовали комфортного пищеварения, и пляж был тем самым местом, где все наши сиюминутные проблемы решаются очень успешно. Во всяком случае, никаких других идей ни у меня, ни у Ани не нашлось. Начиналась, я на это надеялся, наша история, и мне не хотелось этому препятствовать. Пляж, хоть это было и частное хозяйство Аниных друзей, был густо усеян ленивыми телами, но и для нас нашлось уютное место. Мы лежали с Аней на удобных широких цветастых лежаках-матрацах из плотной салатовой парусины и молчали. Мое внимание привлекали то фиолетово-черные афроамериканцы с блестящей, словно выкрашенной мастикой, тугой крепкой кожей, казавшиеся чугунными изваяниями, то их белокурые спутницы, скалящие зубы в неумолкном смехе, то чайки, парившие над побережьем без единого взмаха крыльев. Было приятно, просто здорово! после жаркого спора, всех этих громких и высокопарных слов подставить обнаженные тела жалящим лучам южного солнца и лениво рассматривать мир сквозь притемненные стекла очков. И, казалось, ни о чем не думать! Я не мог не думать, правда, об Ане. О том, что рисовало без всякого моего желания мое воображение. За какие-то сутки столько случилось! Но разве строительство пирамиды оказалось под угрозой? Слышна была разноязыкая речь, воздух свеж и пропитан запахами моря, которое дарило нам свою, напитанную йодом, прохладу и свежесть. Средиземное море, встречи с которым я так долго искал, вяло плескалось у моих ног. Мне казалось, что мы с Аней уложили еще один камень в фундамент нашего Храма жизни. Штиль убаюкивал, и неудержимо хотелось спать. Я не стал утруждать себя волевыми усилиями, чтобы победить этот здоровый инстинкт. Веки стали свинцовыми, и удерживать их открытыми не было никаких сил. Если прислушаться - где-то играла музыка, даже плеска не было слышно. Аня тоже молчала. Она спрятала себя под зонтик от солнца и, я видел, приоткрыв и кося на нее один глаз, что она читала. В левой руке у нее была моя книжица («Стратегия совершенствования»), а правая закинута за голову. На глазах - очки, на голове - панама. Читай, милая моя, читай, подумал я, там все о жизни написано, и, повернувшись на правый бок, провалился в ледяную прорубь.
