Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 13
Я стал думать о своей жизни. Почему человек начинает ходить в горы? Может быть, его влечет высота, потому что он боится оставаться внизу? Неужели он так плохо чувствует себя в обществе людей, что хочет непременно оказаться над ними? Путь вверх труден и долог, но если он будет успешным, то впереди тебя ждет какая-то награда. А если ты сорвешься, то наградой будет слава. Закончить свое существование, упав с колоссальной высоты вниз, разбиться вдребезги — вот подходящая кульминация для проигравшего… и она тоже потрясет и горы, и умы, заставит многих задуматься, потому что в каждом поражении можно обрести победу. Таким холодом веет от подобного финала, что жизнь замирает навсегда, превращаясь в памятник вечному стремлению к цели, на чьем пути всегда встает вселенское зло, о существовании которого мы все догадываемся. Кандидат в святые герои, у которого отсутствуют какие-либо необходимые добродетели, все равно может сойти за мученика, так как единственное, что в конце концов остается в памяти людей, — это факт его гибели. Я знал, что должен подняться на пик Касла — так же, как поднимался на все предыдущие вершины, — и знал, какую цену мне придется заплатить: я потерял дом и семью. Но недоступная гора тянулась к небесам, и мой ледоруб сам рвался мне в руки. Я знал, что, когда он ляжет отдохнуть на вершине Касла, целый мир внизу перестанет для меня существовать. Но что такое мир в сравнении с мгновеньем победы? И если красота, правда и добро — единое целое, то почему между ними всегда неразрешимые конфликты?
Призрачные лучники стреляли в меня, яркая огненная птица раз за разом бросалась в атаку. Я сжимал зубы, а мой ледоруб вгрызался в скалы.
Мы увидели вершину.
На высоте ста семидесяти шести тысяч футов, поднимаясь по узкому выступу скалы, простукивая ледорубами путь, мы услышали крик Винса:
— Смотрите!
Мы посмотрели.
Вверх и вверх, и еще выше, голубая от мороза, острая, холодная и смертельная, похожая на кинжал дамасской стали, вспарывала она небо, зависала, как лезвие замерзшего грома, и врезалась, врезалась, врезалась в душу, поворачивалась и превращалась в рыболовный крючок, которым притягивала нас к себе, чтобы сжечь.
Винс первым посмотрел вверх и увидел вершину, и погиб он первым. Это случилось почти мгновенно, и огненные ужасы тут были ни при чем.
Он поскользнулся.
Вот и все. Мы поднимались по трудному участку. Еще секунду назад он шел за мной, и вот его уже не стало. Его тело не нужно было доставать. Он совершил затяжной прыжок. Без парашюта. Голубая тишина подхватила его; серая, серая земля понеслась ему навстречу. Теперь нас осталось шестеро. Мы содрогнулись, и каждый из нас, наверное, помолился как умел.
Прощай, Винс, пусть какое-нибудь доброе Божество поведет тебя по Тропе Совершенства. Пусть то, что ты хотел найти более всего в ином мире, ждет тебя там. И если иной мир существует, помни тех, кто произносит эти слова, о незваный гость небес…
Мы мало говорили до конца дня.
Огненный страж с мечом пришел и стоял над нашим лагерем всю ночь. Но ничего не сказал.
Рано утром ушел Стэн. Он оставил под моим рюкзаком записку:
Вы должны презирать меня за побег, но я считаю, что это настоящий ангел. Я боюсь этой горы. Я могу взбираться на любые скалы, но не хочу сражаться с небесами. Путь вниз легче пути наверх, так что не беспокойтесь обо мне.
Постарайтесь понять.
С.Итак, нас осталось пятеро — Док, Келли, Генри, Малларди и я; в этот день мы вышли на высоту сто восемьдесят тысяч футов и чувствовали себя очень одинокими.
А ночью опять пришла девушка и стала говорить со мной, и я смотрел на черные волосы на фоне черного неба и глаза, в которых прятался голубой огонь. Она стояла, прислонившись к ледяной глыбе.
— Двоих уже нет.
— Зато остались мы, — ответил я.
— Пока остались.
— Мы поднимемся на вершину и уйдем отсюда, — сказал я. — Что плохого мы можем тебе сделать? Почему ты нас ненавидишь?
— Ненависти нет, — сказала она.
— А что же тогда?
— Я охраняю.
— Что? Что здесь нужно охранять?
— Умирающую, которая может выжить.
— Что? Кто умирает? Как?
Но ее слов не было слышно, а вскоре исчезла и она сама. До конца ночи я спал.
Сто восемьдесят две тысячи, три, четыре, пять. Потом, на ночь, спустились вниз на четыре.
Огненные существа сновали над нами, твердь под ногами пульсировала, и даже сама гора, казалось, начинала раскачиваться, когда мы карабкались вверх.
Мы выбили тропу в скале до ста восьмидесяти шести, и три дня ушло на то, чтобы продвинуться еще на тысячу футов. Все, до чего мы дотрагивались, было холодным, гладким, скользким и отсвечивало голубоватым светом.
Когда мы достигли ста девяноста тысяч футов, Генри посмотрел вниз и содрогнулся.
— Меня уже не заботит путь наверх, — сказал он. — Путь назад — вот что сейчас пугает меня. Отсюда тучи кажутся маленькими клочками ваты.
— Чем мы быстрее поднимемся, тем быстрее отправимся вниз, — сказал я, и мы снова полезли вверх.
Через неделю от вершины нас отделяла одна миля. Все огненные существа исчезли, но две небольшие ледяные лавины напомнили нам, что мы по-прежнему нежеланные гости. Первую мы пережили без особых проблем, а во время второй Келли растянул правую ногу; Док считал, что, возможно, он сломал еще и пару ребер.
Мы разбили лагерь. Док остался с Келли; Генри, Малларди и я отправились штурмовать последнюю милю.
Теперь подъем стал ужасным. Гора превратилась в стекло. Нам приходилось рубить лед для каждого следующего шага. Мы работали по очереди. Биться приходилось за каждый фут. Рюкзаки казались нам чудовищно тяжелыми, пальцы немели. Наша система защиты — коробочки Дока — похоже, начинала терять силу, или же нечто, мешавшее нам, решило удвоить свои усилия, потому что змеи стали подбираться все ближе и пылать все ярче. У меня от них стали болеть глаза, и я проклял все на свете.
Когда до вершины осталась тысяча футов, мы разбили еще один лагерь. Следующая пара сотен футов выглядела попроще, потом шел тяжелый участок, а дальше было трудно что-либо разглядеть.
Когда мы проснулись, оказалось, что нас только двое. Малларди не оставил записки. Генри связался с Доком. Я подключился к их разговору и услышал, как Док сказал:
— Не видел я его.
— Как Келли? — спросил я.
— Лучше, — ответил Док, — может быть, ребра у него все-таки целы.
Затем с нами связался Малларди.
— Я поднялся на четыреста футов, ребята, — услышали мы его голос. — Сюда я добрался без проблем, но дальше будет труднее.
