Жаклин Лихтенберг - Дом Зеора
— Менарный сон, он сокращает уровень потребления селина. Если повезет, потребность можно отодвинуть на несколько часов. И именно эти часы могут нас спасти.
— Разве безопасно это делать в таком холоде?
— Нет. Если уйду слишком глубоко, могу не проснуться.
— Вероятно, настоящий товарищ знал бы, как это предотвратить.
— Поскольку у вас высоко напряженное поле, вам будет нетрудно меня разбудить. Если не проснусь завтра на рассвете, любой телесный контакт сразу меня разбудит. А тем временем следите за костром.
Он подошел к выходу из пещеры, снова осмотрел небо, но снег продолжал идти и не собирался останавливаться.
Валлерой очистил орех. Намерение Клида ему не понравилось. Но он не успел возразить. Клид уже лег, укрылся одеялами и мгновенно уснул. Валлерой смирился с мыслью о холоде, голоде и одиночестве. Не впервые он так проводил дни… и надеялся, не в последний раз. Он вздохнул и вытянул ноги.
В конце концов ему повезло. Он вырос на территории дженов, и ему не приходилось тревожиться из—за того, что он станет относительно беспомощным дженом: поскольку оба его родителя были дженами, это наиболее вероятно.
Он попытался представить себе, каким могло быть его детство по эту сторону границы. Для детей, которые много раз видели убийства, которые знали безумие потребности и огромную силу саймов, стать дженом — больший ужас невозможно себе представить. Соседи, родители, братья и сестры, школьные товарищи — все вдруг начинают видеть в тебе добычу, жертву убийства.
А как извращается родительская любовь от сознания, что ребенок может испытать переход и напасть на них во сне? Неудивительно, думал Валлерой, что по обе стороны границы не так уж много нормальных взрослых!
Но, может, в этом суть проблемы. Саймы Эндла выросли в страхе перед перспективой стать дженом. Они без всяких сомнений считали стремление к убийству естественным инстинктом саймов — и то, что этот инстинкт сильней даже родительской любви. И если он так силен, то должен быть высокоморален. Чтобы убивать, им приходится зачислять дженов в категорию недолюдей. В этом отношении они безумны.
С другой стороны, дженам приходится убеждать себя, что саймы — порождение дьявола, посланное для того, чтобы уничтожить Древних, не подвергшихся мутации. Миссия дженов в жизни — хранить чистоту расы. И в таком случае убийство саймов оправданно, потому что саймы в сущности не люди, это злобные существа, которые выглядят в детстве людьми. В этом отношении и джены безумны.
Валлерой подбросил в костер дров и смотрел, как собирается на потолке сажа. До сих пор он не сознавал, насколько иным было его детство. Мать любила его — от всего сердца, беззаветно, искренне, без всяких условий и ограничений. А он любил ее и доверял ей, потому что знал: станет ли он дженом или саймом, она все равно будет его любить. Много раз репетировала она с ним его действия после перехода. Показывала тропу, ведущую к границе, и рассказывала, как находить зеленые вымпелы загонов.
— Ты сможешь взять с собой только мою любовь. Но ее возьми обязательно.
Она не дожила до того, чтобы узнать, как пошла его жизнь. Но ей в сущности было все равно. В любом случае он ее сын. После смерти отца это ее отношение пронизывало всю его жизнь дома. И это же чувство он снова обрел в Зеоре. Сосредоточенность на личности, а не на организме.
Валлерой вспомнил класс Енавы в школьном саду. Она сказала, что детям в любом случае нечего бояться. Позже в тот же день молодой джен, недавно принятый в общину извне, сообщил Валлерою тайну способностей товарища. С детства они знают, что и как сайм, и как джен получат безопасное место во взрослом мире. Возможно, именно это чувство ощутил в нем Клид тогда, среди теплиц.
Но нужно нечто большее, чем ощущение безопасности в детстве, чтобы стать товарищем, думал Валлерой. Необходимо образование и специальная подготовка, которых у него нет. Например, среди саймов широко распространено мнение, что и саймы, и джены — мутанты; ни те, ни другие одинаково далеки от Древних.
Джанкты используют это для доказательства, что джены не люди. Но Валлерой чувствовал, что истину знают лишь в общинах. Он вспомнил, как Клид сжал его руки. «Посмотрите и скажите: разве они не принадлежат друг другу?» Нужен и сайм и джен, чтобы получился эквивалент Древнего.
Может быть.
Ему пришла в голову другая мысль. Возможно, Зелеродов Рок — это благословение, способ оставить в живых только саймов, которые могут уживаться с дженами, и дженов, способных жить с саймами… проводников и товарищей. Общины препятствуют эволюции. Но в таком случае, подумал Валлерой, стремление избежать человеческих несчастий всегда препятствовало эволюции. Оно делало эволюцию более длительной. А он, Валлерой, никуда не торопится.
Он помешал костер и беспокойно обошел пещеру.
Джены выглядят точно как Древние. Можно ли установить, производили ли Древние селин? К тому времени, как саймы начали вести исторические записи, не осталось в живых ни одного Древнего. И у саймов лишь существовало предание, будто некогда жили люди, похожие на дженов, но не обладающие полем и потенциалом селина. Взрослые, но нейтральные в отношении селина, как дети…
Однако это всего лишь предание. Подобная идея не проникла на территорию дженов. И джены никогда ее не примут, посчитают грубой пропагандой, призванной подорвать веру в святость Древних. Валлероя приучили уважать эту святость. И вот он обнаружил, что святость превращается в отвращение к верованиям современных дженов.
Если Эндл и его лицемерные последователи — зло среди саймов, тогда Церковь Чистоты — зло среди дженов. И те и другие препятствуют союзу, который является единственным шансом выживания человечества.
Сквозь падающий снег Валлерой видел звезды, которые показывал Клид. И опять почувствовал новую преданность идеалу общин — союзу саймов и дженов. Эта цель важнее жизни любого индивида.
Неожиданно Валлерою показалось, что до этого момента он был лишь ребенком, который тянется за большим куском сладости. Со своей вновь обретенной вершины зрелости он пытался определить, что вело его все эти годы. Что может значить его искусство, если Зелеродов Рок действительно неизбежен? Что может он сделать со своим талантом такого, чтобы имело значение и сорок лет спустя?
Этот вопрос продолжал звучать в его сознании, а обильный снег продолжал покрывать склоны гор. Валлерой снова подбросил дров и встал, чтобы размяться. Тело его оцепенело от холода, как ум — от понимания: все то, к чему он до сих пор стремился, в сущности очень мелко. А заполнить неожиданно образовавшийся вакуум нечем, кроме идей Клида. Для проводника эти идеи — ощутимая реальность, но для Валлероя они остаются абстракцией.
