Сергей Смирнов - Хроника лишних веков (рукопись)
Инструкция выглядела вполне пугающей, и я, не утерпев, задал еще один вопрос:
— Кто такие операторы?
— Низшая техническая каста. Рабочие Программы… Длительность истекла.
Передо мной образовался проем двери.
Я шагнул, как требовалось, в коридор, повернул, как надо, и сразу начал репетировать роль оператора. Быстро и не в меру решительно двинулся я вдоль голой, матово-фосфоресцировавшей катакомбы с очень высоким сводом. Вскоре мне почудилось, что вся моя уверенная ходьба — просто иллюзия, а ноги машут впустую… Стена возникла перед моим лицом внезапно, и я едва не ударился в нее. Я отступил на шаг и рискнул оглядеться.
Коридор в самом деле кончился. В двух углах пол был помечен кругами: слева — синим, справа — красным. Я поспешил оказаться на красном, и дуновение пространства перенесло меня в какое-то новое место. Одна из стен была полупрозрачной, за ней угадывалась улица. Я смело двинулся к той стене, и она, протаяв навстречу, выпустила меня сквозь «полынью» наружу.
Я спохватился… и вздохнул с великим облегчением: модный чиновничий костюмчик остался на мне. Я был готов к любой экзотике, но только не к тому, что увижу перед собой самую обычную земную улицу, наполненную самой обычной деловой спешкой людей самой обычной, земной наружности… И сделал первую ошибку, замерев истуканом, затем — и вторую, закинув голову и с нескрываемым любопытством обозрев вершины города.
Кристальные параллелепипеды небоскребов в милю высотой, а в ущельях меж ними — термитный поток какого-то невесомого, целлулоидного, бесшумного транспорта… и внизу эта сомнамбулическая спешка чиновно одетых и бодрых на вид мужчин. Женщин приходилось отлавливать взглядом — всего одна-две их приходилось на сотню бесстрастных прохожих.
Небо виделось пасмурным, желтоватым, но, в общем-то, высоким… вернее сказать, неба не было вовсе, а был некий потолок, мягко излучавший дневной свет, не яркий и вполне удобный для глаз.
Спохватившись вновь, я, наконец, притворился аборигеном и шагнул в течение…
Меня отнесло довольно далеко прежде, чем я вспомнил про «линию» и про «красный треугольник». Я повернул назад и сразу увидел над толпой великана-атланта, воина в униформе. Он двигался по-своему, неспешно, но куда стремительней операторов. Густая толпа буднично расступалась перед ним на десяток шагов. Так, верно, шествовал когда-то Гулливер среди лилипутов, уже привыкших к его променадам… Я проводил воина косым взглядом, пока он не канул в стену одного из небоскребов.
«Линии» остались для меня загадкой, а «треугольники» я обнаружил по внезапному исчезновению людей, вступавших в пределы невысоких ограждений на краю тротуара.
Выбрав из радужного многообразия цветов нужный, я, должно быть, тоже исчез — и появился в… «Колизее»!
То есть я сразу обнаружил себя сидящим на зрительском месте одного из ярусов колоссального стадиона. Ареной служила равнина просторнее, пожалуй, Бородинского поля, и на арене кипело сражение. Высота была слишком велика, чтобы ясно разобраться в муравьином копошении, но догадаться было нетрудно: темный прямоугольник справа, светлый прямоугольник слева, там и сям разбросаны еще кое-какие квадратики — и вся эта геометрия центростремительно сближалась. Движение неровных волн было конницей, цепочки дымком и запоздалое погромыхивание — признаками артиллерии.
Я осторожно покосился на соседей: по бокам от меня сидели безмолвные зрители театра военных действий, только мужчины и только в «форме» операторов. Имя им, людям в строгих костюмах, белоснежных сорочках и темных галстуках, было бесчисленный легион, ибо хребты зрительских ярусов смыкались где-то в туманной дали.
Я не заметил среди зрителей воинов, но одной деталью их вооружения владели здесь все операторы: то были маски-«арены» Полагавшаяся мне лежала в выемке правого подлокотника… К моему изумлению, здешние маски обеспечивали обзор не сферический, а обычный… Но при этом они оказались волшебными биноклями, позволявшими рассматривать поле битвы в мельчайших подробностях. По мысленному желанию маска-«арена» то приближала отдельные сцены боя вплоть до искаженного лица падающего всадника крупным планом, то вновь позволяла наблюдать за торжеством смерти с высоты вороньего полета… И еще один фокус: волшебная маска не позволяла разглядывать вплотную зрителей, то есть вне пределов поля битвы, большой Арены, увеличение не действовало.
Старательно «не выделяясь из толпы», я наблюдал баталию из эпохи французского Просвещения, пока в моей «арене», прямо перед глазами, не полыхнула вспышка молочного света. В следующий миг кто-то коснулся моего плеча.
Я быстро снял маску и увидел перед собой уже не армии на Арене, а очень невысокого человека в просторном голубом комбинезоне с круглой эмблемой на груди, изображавшей синий круг, разделенный косым крестом на четыре сектора. Кажется, человек был пожилым и седовласым, но я не запомнил его лица.
— Оператор, — сказал он, не шевеля бескровными губами, — тебя ожидают на входе в сектор. Позволь указать.
Я поднялся с места — и только тогда заметил, что мое зрительское кресло оказалось в пустом проходе.
Мы вошли в долгий фосфоресцирующий коридор, который кончился прозрачной стеной. За ней среди бесцветной пустыни и под бесцветным небом возвышался вдали сложный геометрический этюд города.
— Оператору следует ожидать здесь, — сказал мой проводник и, остро посмотрев мне в глаза, добавил: — Миссия слуги исполнена.
Моя эпическая интуиция проснулась:
— У слуги есть имя?
Слуга мефистофельски улыбнулся:
— Локи… Локи-Альфа.
И пропал, войдя в стену.
Я же рассудил с опозданием: «Вот он — бог-предатель… тот, который открыл ворота Валхаллы»…
Не прошло и минуты или какой-нибудь иной единицы длительности, как за стеной всплыл дисковидный летательный аппарат, и слабый зеленоватый луч, им испущенный, скользнул по стене. Часть ее растаяла. Диск подплыл вплотную к бреши, ослепил меня лучом белого, молочного света — и я вмиг очутился рядом с пилотом.
Кордмльерские стены «Колизея» стремительно отдалялись. Мы летели над пустыней.
— За Свободным никто не следил? — спросила Рингельд.
Я очень удивился ее вопросу.
— Если б я знал, что нужно быть настороже… Мое внимание привлек лишь тот человек, который привел меня к месту нашей встречи.
— Он — единственный слуга, которому я вынуждена доверять, — сказала Рингельд.
— Значит, без слуг не обходится и здесь, — невольно смирился я с тем, что все космогонии в итоге одинаковы.
