Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера
Западные и юго-западные колонии, в противоположность южным, плодородны и климат там здоровый. Все сельскохозяйственные культуры отлично растут там, и скотина всех видов замечательно плодится, и самым первым первооткрывателям эти земли показались раем небесным, из-за этого даже случилось несколько глупых недоразумений, одного матроса, например, насмерть загрыз лесной кот, потому что матрос решил, что райские коты здесь неопасны, а сам матрос бессмертен. Любой имперский крестьянин был бы счастлив обрабатывать сверхплодородную райскую землю, но селились здесь главным образом не пираты и авантюристы, а крестьяне, которые сюда попадали каким-то образом, быстро понимали, что райскую землю не обязательно обрабатывать самостоятельно, удобнее купить рабов, и пусть они горбатятся, а ты бухай и веселись. И все шло хорошо, пока источник рабов не истощился.
Разные рабовладельцы по-разному отреагировали на это известие. Некоторые сказали своим управляющим, что рабы отныне не просто ценное имущество, а очень ценное, и беречь его надо не как раньше, а со всем тщанием. Вешать только неисправимых, а исправимых наказывать, но без фанатизма, и за каждый случай порчи имущества надсмотрщик несет персональную ответственность. И еще он несет ответственность за равномерное и справедливое распределение труда между рабами, а то заводят себе любимчиков, чтобы потрахать, а остальных эксплуатируют на убой, теперь это недопустимо. А если кого признали неисправимым, такого надо не вешать, а распинать либо сжигать живьем, чтобы воспитательное действие было эффективнее.
Но прогрессивных рабовладельцев было немного, большинство не изменили свой образ жизни ни в какой малости. Они рассудили просто: нет рабов? Надо добыть! А где? Аборигены западных земель малочисленны, нездоровы и не слишком хорошо годятся в рабы. Зато в метрополии полно всякого сброда! Вон, в столице нижний город, каждого второго можно хватать, сажать в цепи и везти за море. Да и в самих колониях до едреной матери белого отребья, порабощай не хочу.
Раньше в колониях считалось, что все белые люди друг другу как братья, и порабощать белых неприлично. Но когда потребность в рабах стала нестерпимой, этот обычай забыли в считанные недели. Вольных поселенцев повсеместно отлавливали и порабощали, а кого не могли поработить, тех убивали. Кое-кто пытался партизанить по лесам, но долго это не продлилось, армия черножопых надсмотрщиков подавляла мятежи быстро, уверенно и со зверской жестокостью. А когда плантаторы поняли, что белого мусора больше нет, а рабов по-прежнему не хватает — собрали съезд и постановили бить челом императору, чтобы предоставил живой товар в потребном количестве.
Ознакомившись с петицией, император поначалу недоумевал и ругался, а потом разобрался и обрадовался, потому что понял, как сделать, чтобы тюрьмы были не убыточны, как раньше, а прибыльны. Надо провести приватизацию преступников, распродать их из государственной собственности частным рабовладельцам. И как только император издал соответствующий указ, для городских оборванцев настали черные дни. Идешь по улице, никого не трогаешь, вдруг хряп по башке, открываешь глаза, а ты уже в трюме, и поздно уже плакать, грозить и умолять. Когда беззаконие поставлено на поток, ты хоть обвопись, никто не услышит.
Ни Ким, ни Мюллер не задумывались, чем и как рискуют, совершая свои дурацкие вылазки за стену. Про новые законы они знали, но воспринимали их только как источник анекдотов, а не как реальную угрозу для себя лично. Ким и Мюллер хорошо знали, что нынче едва ли не каждого преступника приговаривают к пожизненному рабству за морем, но сами-то они не преступники! Мало ли, кто чего нахулиганил или украл по мелочи, это ведь не считается! Преступники — не умные интеллигентные юноши, а помятые субъекты из портовых трущоб с крысиными мордами и волчьими глазами, с бритыми головами и в татуировках, с кинжалом за поясом и золотой серьгой в левом ухе. Вот это преступники, а Ким и Мюллер просто балуются, и любой судья, каким бы дураком он ни был, поймет это с первого взгляда. Кроме того, Мюллера бережет Птааг.
Однако вернемся к основному повествованию. Большой сверток с сушеной коноплей показался ребятам удачной находкой. Во-первых, траву можно употребить непосредственно, скурить, как говорят знатоки этого дела, а что останется — продать с выгодой. И отвечать за кражу не придется, потому что если кто захочет их обвинить, он должен будет сначала признать себя владельцем запретного товара, а на такое нормальный человек не пойдет. Правда, при продаже можно самим спалиться как производителям, надо хорошенько продумать, как и кому траву продавать и стоит ли вообще ее продавать или лучше самим все скурить до последней травинки.
— Курнем? — предложил Ким.
— Прямо здесь? — удивился Мюллер.
— А что? — пожал плечами Ким. — Думаешь, снаружи безопаснее?
Мюллер подумал и решил, что снаружи не безопаснее. В любой момент может явиться хозяин товара и предъявить за беспредел, но совершенно невероятно, что он заявится прямо сейчас, а дымок отсюда никто не увидит, остатки стены прикрывают со всех сторон, надо только с дерева спуститься, а внизу, под корнями, вполне можно курнуть. Да, здесь точно безопаснее, чем снаружи.
Ким оторвал от бумажного свертка широкую полосу, свернул трубку, так называемый косяк, засыпал внутрь траву, примял, раскурил, пыхнул, передал Мюллеру. Тот тоже пыхнул и передал Киму. И так далее.
2
Типичный житель Палеополиса смотрит на городскую стражу свысока. И во дворцах, и в трущобах любят рассказывать анекдоты про жадных и глупых стражников. Только когда обыватель сам сталкивается с преступным беспределом, тогда он и в глаза заглядывает, и заискивает, и подношения обещает, только потом никогда не исполняет эти обещания почти никогда. Или когда подозреваешь обывателя в незаконном промысле, тогда он тоже начинает смотреть снизу вверх, почтенным господином называет, взятки сулит… тьфу! А едва отстанешь, сразу из-за спины сново доносится, дескать, один умеет читать, другой писать, а этот вот ничего не умеет, вот и я тоже так думаю, гыгыгы…
Насколько обыватели презирают стражников, настолько и стражники презирают обывателей. Лучшие фраера подобны баранам, худшие — крысам. Наивный юноша, принимающий присягу, помимо всего прочего клянется служить и защищать, но вряд ли найдется во всей столице хоть один стражник, реально исполняющий эту клятву. Ибо для нормального человека главное в жизни — набить брюхо и потыкать в женщину. Если брюхо набито и половая жизнь хороша, тогда хочется семейного счастья и хорошего сына, а если и это есть, тогда, наверное, начинает хотеться соблюдать присягу и приносить пользу обществу. Но вряд ли во всей страже Палеополиса найдется хоть один настолько счастливый человек.
