Елена Федина - Сердце Малого Льва
— Избавишься, — сказал Рой, — всему свой срок.
— Я думала, что всё дело в космосе, — проговорила она обреченно, — думала: прилечу, и всё пройдет. Но не тут-то было! Ты не представляешь, что эта планета вытворяет со мной!
— Что же? — нахмурился он.
Ей неприятно было всё это говорить о себе, но очень хотелось высказаться.
— Я стала такая нервная и раздражительная, — призналась она, — даже злая. Во мне появилась какая-то внутренняя сила, как будто дьявол сидит внутри на пружинах. Я стала бояться своего взгляда…
— Наверно, пьешь не те таблетки.
— И еще, — она посмотрела ему в глаза, — я стала видеть энергию.
Рой молчал, но лицо его при этом менялось. Оно как будто каменело, красивое, утонченное лицо аристократа с черной бородкой и холодными синими глазами. Изменение было неуловимо, но у нее от этого упало сердце.
— Кому ты говорила об этом? — спросил он глухим голосом.
— Пока никому, — прошептала она, — только тебе.
— И не говори пока.
— Почему?
— Я потом тебе объясню.
— Когда потом? Что это значит, дядя Рой?!
— Всему свой срок, — сказал он твердо, — поняла?
— Да, — пробормотала она.
Цветы, торт, конфеты, — всё показалось ей уже ненастоящим, как будто из иной реальности. А реальность была совсем другая, которую она еще не знала.
Потом в эту реальность ворвался Льюис, и всё снова встало на места. Они пили, закусывали, ели торт, смеялись, рассказывали о своей работе…
— Пора вас развлечь, — сказал дядя Рой, эту фразу он говорил всегда по прибытии, — но приличных развлечений тут не так много.
— Это точно, — живо согласился Льюис.
Оливия тоже не могла забыть, в каком виде он притащился месяц назад из аппирского кабака.
— У нас бывают дискотеки в общежитии, — сказала она, — а в город мы не ходим. Это опасно.
— Со мной можно — усмехнулся дядя Рой, — насколько я знаю, самым престижным удовольствием тут является театр.
— Это безумно дорого, — предупредила Оливия, — там одни послы и воротилы.
— Завтра в Классическом премьера, — улыбнулся Рой, — а вот три билета. Будем сидеть в ложе.
— В ложе! — ахнула она.
Премьера считалась особым шиком. На нее обычно собирался весь высший свет и богема. Попасть же туда простому смертному было практически невозможно.
— Здорово! — обрадовался Льюис.
— Здорово, — согласилась Оливия и вздохнула, — только это не про нас.
— Почему? — проницательно посмотрел на нее Рой.
Она покраснела.
— Догадайся.
— Олли, — усмехнулся он, — завтра мы пойдем с тобой в дамский салон, и я одену тебя как королеву с головы до ног. Идет? Кутить так кутить!
Она покраснела еще больше.
— Ты нас балуешь, дядя Рой…
— Я для этого и прилетел.
Ушел он поздно. Сказал, что устроился в гостинице. Ушел, а чувство праздника осталось.
Пришла ночь. Оливия убирала со стола. Ей было стыдно, что она вместо расчетов и учебы думает о новом платье, о том, как будет она в нем выглядеть. Ей было стыдно своего женского легкомыслия, которое она упорно старалась компенсировать усердной работой, серьезными речами и умным видом. Даже себе самой она не хотела признаться, что ничто человеческое ей не чуждо, что ей нравятся мужчины, сильные мужчины, красивые мужчины, богатые мужчины и наделенные властью.
Это не мешало ей по-прежнему любить Льюиса, одно другому как-то не противоречило. Он давно крепко спал там, за стенкой, его синие глаза были закрыты, его мягкие светлые волосы лежали на подушке, его стройное, гладкое тело было беспомощно во сне, оно, наверно, было очень горячим, наверно, он откинул одеяло…
Снова устыдившись своих мыслей, Оливия включила мойку. Горячая вода с пеной зашипела, отмывая чашки и тарелки. Одно блюдце лежало как-то неловко, задумавшись, она машинально протянула руку, чтобы поправить его, и ошпарилась кипятком.
— Растяпа! — разозлилась она на себя, — размечталась! Теперь будет ожог!
Но ожога почему-то не было. И рука не болела. Оливия удивленно уставилась на свои мокрые пальцы. От них исходило голубое свечение.
Льюис волновался. Он знал, что увидит на премьере Анастеллу и ее родителей. И прочих ее родственников, которые собираются выдать ее замуж за какого-то жуткого типа, отрубившего голову собственной матери. Шансов у него, рядового земного мальчишки, не было никаких, но все равно хотелось выглядеть достойно.
Дядя Рой посоветовал ему не выряжаться.
— Роскошные костюмы ты пока носить не умеешь, — сказал он, — в аппирском халате будешь смешон, в резиновой коже — вульгарен. Мы купим тебе самый обычный комплект, но в самом дорогом салоне.
Сказал и купил. Цену не назвал. Комплект представлял собой черные брюки, черную водолазку и пиджак бирюзового цвета. Льюис смотрел на себя с удивлением и думал: «Если это обычная одежда, то что же такое — роскошный костюм?»
Сам дядя Рой оделся во все черное, он вообще предпочитал этот цвет, как будто всё еще был в трауре по маме. А Оливия… Льюис чуть не упал, когда ее увидел. Он впервые понял, как много для женщины значит наряд. Платье ее было бархатно-шоколадное, но его как будто и не было, оно было неважно, остались мраморные плечи Оливии, ее белое лицо и ее огромные карие глаза на нем. На ее высокой шее лучами солнца растекалось золотое колье с бриллиантами.
— Это что, настоящее? — поразился Льюис, такого размаха он даже от дяди Роя не ожидал.
— Девочка выросла, — усмехнулся тот, — пора ее наряжать. Это мы с тобой можем ходить, в чем придется. А женщина должна быть роскошной. Правда, Олли?
— Не знаю, — покраснела Олли, — по-моему, женщина должна быть умной.
— Ну, этого тебе и так не занимать!
Она посмотрела на Льюиса, высокая, статная. Взгляд был тяжелый. Что-то в ней появилось демоническое, особенно после того, как она похудела, и исчезли ее добродушные круглые щечки. Наверно, она становилась красавицей, но ему почему-то всё чаще было ее жаль.
— Всё отлично, Олли, — улыбнулся он.
К девяти часам уже стемнело. На театральной площади скопились модули и монокары, все двери парадного входа были открыты, в вестибюле горел яркий розоватый свет, и толпилась публика. Пьеса называлась «Возвращение любви». Само название уже казалось достаточно наивным, но никто, кажется, и не собирался смотреть на сцену, все смотрели друг на друга.
