Любовь Лукина - Искатель. 1989. Выпуск № 06
Прошло несколько долгих, мучительных секунд. Наконец он глубоко вздохнул и сказал:
— Как видите, я мог бы выстрелом оторвать вам руку. Проще простого. Но, возможно, я этого не сделаю. Во всяком случае, сегодня. — Он помолчал. — Вы меня слышите?
Я едва заметно кивнул. Мой взгляд не отрывался от ружья.
Он снова заговорил — тихо, серьезно, придавая вес каждой фразе:
— Вы можете обещать мне, что отступитесь? Что больше не будете предпринимать ничего против меня ни в какой форме, никогда? Завтра утром вы отправитесь во Францию и пробудете там, пока не закончатся скачки на приз «Две тысячи гиней». После этого можете делать, что угодно. Но если вы нарушите обещание… помните, вас легко отыскать. Я найду вас и избавлю от правой руки. Я это сделаю, можете не сомневаться. Раньше или позже — не имеет значения. Вам ясно?
Я снова кивнул. Ружье, давившее на мою руку, казалось мне раскаленным. Только не это, твердил я мысленно. О боже, не допусти этого.
— Обещайте. Скажите, что обещаете.
Я с трудом сглотнул. Голос у меня был глухой и осипший.
— Обещаю.
— Вы оставите это расследование?
Снова наступило молчание. Мне казалось, что оно тянется уже сто лет. Наконец он отвел ружье. Вынул патроны. Я почувствовал тошноту.
Он опустился на колени в своем дорогом костюме рядом со мной и пристально всмотрелся в мое лицо. Я изо всех сил старался, чтобы оно осталось неподвижным и глаза не выдали моего состояния. Предательский пот струился по моей щеке. Он кивнул с мрачным удовлетворением.
— Я знал, что этого вы не выдержите. Не сможете примириться с потерей второй руки. Нет надобности убивать вас.
Он встал на ноги и потянулся, словно сбрасывая внутреннее напряжение. Потом начал шарить по карманам, вытаскивать различные вещи.
— Вот ваши ключи. Ваш паспорт. Ваша чековая книжка. Кредитные карточки.
Он положил их на тюк соломы. И сказал тем двоим:
— Развяжите его и отвезите в аэропорт. В Хитроу.
Я улетел в Париж и оставался там, не имея никакого желания или сил ехать куда бы то ни было еще. Я пробыл в гостинице при аэропорте шесть дней, не выходя из комнаты, и провел большую часть времени, сидя у окна и наблюдая, как садятся и взлетают самолеты. Нетрудно убедить себя, что у меня не было иного выхода, как дать Динсгейгу обещание, которого он требовал. Но я не мог уйти от осознания того факта, что, когда молодчики Динсгепта высадили меня в Хитроу и тут же укатили, я по собственной воле купил билет, проторчал до посадки в зале ожидания, а затем сел в самолет.
Шли дни, а разлад в моей душе, казалось, не ослабевал, а усиливался. Какая-то часть моего «я» продолжала действовать автоматически, я двигался, разговаривал, заказывал кофе, ходил в ванную комнату. Другая часть, которая была более значима, испытывала смятение, тоску.
Отчасти беда состояла в том, что я слишком хорошо знал свои слабости. Знал, что если бы не моя проклятая гордость, то я не был бы так убит тем, что утратил ее.
С этим я тоже не мог примириться.
В среду я подумал о Ньюмаркете. О Джордже Каспаре, который повел Три-Нитро на проверку, нашел его в превосходном состоянии и решил, что на этот раз осечки быть не может.
О Розмари, мечтающей о победе Три-Нитро и уверенной в его поражении. О Треворе Динсгейте, который был вне подозрений и действовал незаметно, как крот, каким-то образом загубив лучшего жеребца в королевстве.
Я мог бы помешать ему, если бы постарался.
На шестой день, в четверг утром, я спустился в холл и купил английскую газету.
Скачки на приз «Две тысячи гиней» состоялись, как положено.
Три-Нитро стартовал бесспорным фаворитом и пришел к финишу последним.
Я оплатил счет и отправился в аэропорт. Мне очень хотелось скрыться. Но от себя не скроешься.
Я подумал, что то, чего я лишился, может быть, еще хуже, чем потерять руку. Руку можно заменить приспособлениями, которые выглядят вполне сносно. Но если у тебя разлад с собой, как можно существовать после этого?
Мне потребовалось намного времени, отравленного одиночеством, чтобы купить билет в Хитроу.
Самолет приземлился в полдень. Я взял такси и поехал домой.
В холле, на лестнице, на площадке все выглядело как обычно и в то же время было совсем другим. Я вставил ключ в замок, повернул его и вошел в квартиру. Я был уверен, что в ней никого нет, но еще до того, как захлопнуть дверь, послышался шорох в гостиной и затем голос Чико: «Это вы, адмирал?»
С адмиралом Чарлзом Роулендом, отцом моей бывшей жены, я сохранил прочную дружбу.
Чико вышел из гостиной. На лице его после некоторой борьбы с другими чувствами застыло удивление.
— Давно пора, — наконец изрек он.
— Я послал тебе телеграмму.
— Разумеется. Она здесь, на полке, на самом видном месте. «Уезжай Ньюмаркета возвращайся домой тчк буду отсутствовать несколько дней позвоню». Что это за телеграмма? Отправлена из Хитроу утром в пятницу. Ты устроил себе каникулы?
— Ага.
— Ты укатил без зарядного устройства. Ты его не оставляешь, даже когда уезжаешь на один день. Запасные батарейки все на месте. Ты не мог двигать рукой в течение шести дней. Кроме того, ты не взял ни одежды, ни бритвы.
— Я жил в гостинице. У них есть одноразовые бритвы.
— Что будем есть? Я умираю с голоду. Тосты с сыром?
— Прекрасно.
Он пошел в кухню. Я вынул севшую батарейку из протеза и вставил новую. Пальцы разжались и сжались, как в прежние времена. Мне их не хватало больше, чем я предполагал.
Чико принес тосты с сыром. Он ел свой, я же только смотрел. Лучше бы съесть, подумал я, но у меня не было сил.
Чико взглянул на часы.
— Пора идти учить маленьких разбойников перебрасывать бабушек через плечо. Да, Сид, пока я не забыл. Лукас Уэйнрайт хочет тебя видеть, он звонил четыре раза. И Розмари Каспар вопила так, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. В блокноте у телефона все записано. Ну, пока. Вернусь позднее.
Когда Чико возвратился с урока дзюдо, он снова начал выпытывать где я был.
— Ладно, — сказал Чико наконец, ничего не добившись от меня, — играй в молчанку, посмотрим, чем это кончится. Где бы ты ни побывал, тебе было плохо — по тебе это заметно. И если будешь все держать в себе, легче не станет. — Помолчав, он заговорил другим тоном: — Три-Нитро все-таки испортили перед вчерашними скачками на приз «Две тысячи гиней», и теперь конюшни Джорджа Каспара выворачивают наизнанку… Выходит, Розмари оказалась не такой чокнутой, как мы думали! Как, по-твоему, нм удалось это сделать?
— Не знаю.
— Я ходил смотреть галоп в субботу утром, — сказал он. — Да, да, знаю, что ты послал телеграмму, чтобы я уехал. Но я договорился с одной болтливой куколкой и поэтому остался. Она работает у Джорджа Каспара.
