Любовь Лукина - Искатель. 1989. Выпуск № 06
— Я вижу, ты снова вернулся к жизни.
— Временно.
— Тогда стоит поработать, пока ты с нами.
— Синдикаты, — сообщил я и рассказал ему о злополучном Мейсоне, которого послали с тем же поручением и которому повредили черепушку. — Начнем сегодня?
— Конечно — Он задумчиво молчал, облизывая пальцы. — Ты говорил, что нам за это не будут платить?
— Не деньгами.
— Почему бы нам не заняться лучше расследованиями для страховых компаний? Прекрасная спокойная работа с гарантированной оплатой.
— Я обещал Лукасу Уэйнрайту, что займусь синдикатами.
Он пожал плечами.
— Ты босс.
— Мы потом компенсируем.
— Значит, ты решил продолжать?
Я ответил не сразу.
— Да-да. Сперва займемся синдикатами. А там видно будет. «Потом я буду знать. — подумал я. — Почувствую нутром, что делать. Если больше не смогу входить в клетки к тиграм, то мы конченые люди. Не только один из нас — мы оба».
Первый синдикат в списке Лукаса состоял из восьми человек, трое из которых во главе с Филипом Фрайерли зарегистрированы как владельцы.
— Нам надо расследовать не зарегистрированных владельцев, — сказал я, — а всех остальных.
Мы ехали на моей машине через Кент в Танбридж-Уэллс, родной город некоего Питера Реммилиза, который являлся, как сказал Лукасу Уэйнрайту его осведомитель, фактически инициатором всех четырех сомнительных синдикатов, хотя его имя нигде не фигурировало.
— Мейсон, — сказал я как бы между прочим, — подвергся нападению и был брошен на улице в Танбридж-Уэллсе, потому что его сочли мертвым. Чико, ты не хочешь вернуться обратно?
— У тебя дурные предчувствия?
Помолчав, я ответил «Нет» и быстрее, чем нужно, сделал крутой поворот.
— А этот Рэммилиз, — сказал Чико. — Что это за человек?
— Я его не знаю, но много слышал о нем. Он фермер, но нажил кучу денег на махинациях с лошадьми. Жокейский клуб не желает, чтобы он стал зарегистрированным владельцем, и на многие ипподромы его вообще не пускают.
Найти ферму Питера Рэммилиза не составляло труда. Мы увидели большой жилой дом, современный деревянный блок конюшен и огромный амбар.
Ни души. Мы вышли из машины. Не успели сделать несколько шагов в сторону дома, как из дверей амбара во двор выбежал мальчуган лет семи и остановился перед нами, запыхавшись.
— «Скорая» приехала?
Он посмотрел мимо меня, на мой автомобиль, и его Мордашка скривилась от разочарования. Слезы текли по его лицу.
— Что случилось? — спросил я.
— Я вызвал «Скорую»… уже давно.
— Мы можем помочь, — сказал я.
— Там мама, — произнес он. — Она лежит и не просыпается.
— Идем, покажи нам.
Это был крепыш с каштановыми волосами и карими глазами, Он побежал к амбару, и мы, не теряя времени, пошли за ним. Войдя внутрь, мы сразу поняли, что это не обыкновенный амбар, а закрытый манеж для верховой езды размером примерно двадцать метров в ширину и тридцать пять в длину. Свет проникал через крышу. Пол от стены до стены был покрыт толстым слоем коричневых стружек, которые пружинили и поглощали звуки, — здесь удобно было объезжать лошадей.
По манежу вкруговую скакали лошадь и пони. На стружках, скрючившись, лежала женщина.
Мы с Чико подбежали к ней. Женщина была довольно молода. Она лежала на боку, лицом вниз, без сознания. Дыхание едва угадывалось, но пульс бился сильно и ритмично.
— Сходи позвони еще раз, — сказал я Чико.
— А не перенести ли ее?
— Нет… вдруг у нее перелом.
Он повернулся и побежал к дому.
— Она жива? — с тревогой спросил малыш. — Бинго встал на дыбы, она упала, и, по-моему, он ударил ее по голове.
— Тебя как зовут?
— Марк.
— Так вот, Марк, насколько я могу судить, у твоей мамы все будет в порядке. А ты молодец, смелый мальчик.
Я опустился на колени возле его матери и убрал ее волосы со лба. Женщина слегка застонала, и веки ее дрогнули. Она начинала приходить в себя. Мальчик, видимо, успокоился и с готовностью рассказал мне, что его папа уехал до завтрашнего утра, и на ферме остались только они с мамой.
Чико вернулся и сообщил, что «скорая» выехала. В то время как он с Марком оберегали пострадавшую, я одну за другой поймал лошадей и привязал их вожжами к кольцам, вделанным в стену.
«Скорая» приехала, но Марк снова разволновался, когда санитары погрузили его мать в машину и собрались уезжать. Он хотел ехать с ней, но санитары не соглашались взять его одного. Я сказал Чико:
— Отвези его в вольницу… Езжай следом за «скорой». А я осмотрю дом. Его отец не вернется до завтрашнего дня.
— Весьма удобно, — иронически заметил он, посадил ребенка в мою машину и выехал на дорогу.
Я вошел в дом через отпертую дверь так уверенно, как будто был приглашен. Ничего не стоит войти в клетку тигра, когда тигр отсутствует.
Это был старый дом, полный всевозможных дорогих украшений, которые меня просто угнетали. Яркие ковры, огромная стереосистема, настольная лампа в виде золотой нимфы и глубокие кресла, обитые материей в черных, и блекло-зеленых зигзагах.
Нарочитый порядок в кабинете заставил меня остановиться и задуматься. Ни один из торговцев лошадьми, с которыми я когда-либо сталкивался, не складывал свои гроссбухи и бумаги такими аккуратными прямоугольными стопками. А сами гроссбухи, когда я их раскрыл, содержали записи буквально до сегодняшнего дня. Я осмотрел ящики столов и картотечные шкафчики, стараясь оставить все в первоначальном виде, но не обнаружил ничего, кроме демонстрации честности. Ни один ящик или шкаф не был заперт. Похоже, подумал я цинично, что все это декорация, сооружения, чтобы сбить с толку налоговых инспекторов. Подлинные записи, если он вообще их вел, возможно, спрятаны где-то вне дома.
Я поднялся наверх. Та же немыслимая аккуратность в каждом ящике и шкафу, даже в корзине с грязным бельем, где лежала аккуратно сложенная пижама. Ни сувениров, ни старых книг, ни даже фотографий, за исключением фото Марка верхом на пони.
Я осматривал дворовые строения, когда вернулся Чико. Никаких домашних животных, кроме семи лошадей на конюшне и двух в манеже. Никаких признаков занятий сельским хозяйством. Я пошел навстречу Чико и спросил его, куда он дел Марка.
— Медсестры пичкают его булочками с вареньем и пытаются дозвониться до его папаши. Мать пришла в себя и разговаривает. Как твои успехи? Ты поведешь машину?
— Нет, веди ты. — Я сел рядом с ним. — Этот дом — самый подозрительный образчик полного отсутствия каких-либо данных о прошлом.
— Даже так?
