Борис Фрадкин - Пленники пылающей бездны
Посоветовавшись, Андрей и Вадим пришли к выводу: ничего не придумаешь. Нужна капитальная переделка, выполнить которую можно только в условиях заводах.
Однако спустя несколько часов Андрей снова появился в агрегатной, на этот раз в одиночку. Там он оставался довольно долго, прикидывая, как бы все-таки пересоединить автоматы, не выключая их и не подвергая корабль опасности.
Увы, его знаний инженера-механика оказалось явно недостаточно.
Глядя на линии впечатанной в щит схемы, Андрей убеждался в своем бессилии. Устранить в ней любую неполадку он может с такой быстротой, что за ним не угонится ни один механик на свете, но придумать другое сочетание линий и узлов... нет, тут нужно быть конструктором. И если уж у Вадима ничего не получается, то нечего толкаться тут Андрею Чуракову.
15
Подземоход "ПВ-313" продолжал свой путь к ядру. В кабинах становилось все холоднее. Температура упала до нуля. От дыхания людей запотевали шкалы приборов, полированная поверхность пульта, металлические ободья люков. Самодельная одежда из матрацев согревала тело до пояса, а ноги оставались открытыми и коченели. Приходилось их обертывать простынями и одеялами, класть сверху подушки. Но при этом уже нельзя было вставать из кресла.
У Николая Николаевича мерзла лысина, он устроил из полотенец подобие чалмы и стал походить на купца из древней Бухары.
Не выдержав, поднимались поочередно в агрегатную. Там было сравнительно тепло, хотя поместиться в тесном помещении ее могли одновременно только два человека.
Мечтали о теплой одежде: о валенках, о шубе, о шапке. Хорошо бы все это сюда! Только кто же мог предположить, что экипаж "ПВ-313", погружаясь в раскаленные недра, окажется в условиях ноябрьских холодов?
Температура падала теперь уже на два с половиной градуса в сутки, и, когда хронометр отсчитал пятидесятые сутки, в кабинах было минус восемь градусов. На металлических частях рамы и пульта оседал иней. Особенно густо он покрывал обод люка в полость бура: оттуда струился еще сравнительно теплый воздух.
Отчаянно мерзли руки. Если Николай Николаевич еще мог это терпеть, то худосочному Биронту приходилось туго. Атомист поминутно согревал дыханием свои костлявые несгибающиеся пальцы, прятал их под мышки, чаще других бегал отогреваться в агрегатную.
Температура снизилась до минус двенадцати... до минус пятнадцати... восемнадцати... Но подземоход деловито и упрямо продолжал прокладывать себе путь к ядру.
Обитатели корабля жили одной мыслью - скорее бы! Чем их встретит ядро? Не будет ли его начало их концом? Вадим оставил попытки заниматься усовершенствованием машины. Скорчившись в гамаке, накрывшись с головой матрацем, он пытался согреть себя собственным дыханием.
На пятьдесят шестые сутки в кабинах мороз достиг уже двадцати одного градуса...
Валентин Макарович коснулся глаз кончиком холодных пальцев, коснулся осторожно и тут же отнял обратно. Глаза горели не то от насморка, не то от переутомления, в голове появилась непривычная тяжесть, уши заложило, в них не прекращался надоедливый шорох, будто где-то поблизости ворошили солому.
- Вам не кажется, что в кабине потеплело? - очень осторожно спросил Биронт.
Николай Николаевич покосился на термоизмеритель: двадцать шесть градусов мороза. При дыхании изо рта вырываются клубы пара. Иней покрыл в кабине все, даже найловойлочную обшивку. Щеки пощипывает. Чтобы уберечь уши, пришлось повязаться полотенцами. Ни об умывании, ни о бритье не может быть и речи. На кого только они теперь походили, обросшие и измученные?
- Вам нездоровится?
- Кто вам это сказал? Я вам этого не говорил. У меня прекрасное самочувствие. Вот только с головой немного не в порядке. Скорее всего от переутомления. Попробую дать ей отдых.
Забравшись с ногами в кресло, Валентин Макарович плотнее закутывается в матрац, подтыкает кругом одеяло, простыню и пробует дремать.
Дектярев с грустью поглядывает на своего товарища. Что делать, если с Валентином Макаровичем стрясется беда? В корабле нет средств от тяжелых простудных заболеваний.
Не прошло и четверти часа, как Биронт с раздражением встряхнулся. Нет, ему не спалось. До ядра совсем недалеко. Болеть абсолютно некогда, сейчас как никогда необходимо работать, вести наблюдения. Болеть можно дома. Кто же бездельничает в лаборатории?
Мысли Биронта бегут вперед, опережая корабль на тысячи километров. Переохлаждение вещества порождает излучение, природу которого установить все еще не удается. И Биронту приходит в голову смелая догадка: не является ли излучение потоком нейтриноэлементарных частиц, из которых, как дом из кирпичиков, построены все атомные частицы - протоны, нейтроны, электроны, позитроны, то есть вселенная? Чтобы доказать это, нужно прежде всего пробиться в ядро земли, а главное ни на минуту не превращать наблюдений.
Склонившись к приборам, Валентин Макарович незаметно для себя задремал. Дектярев слышал его хриплое, прерывистое дыхание. С глубоким чувством любви и жалости смотрел он на острые локти, на выступающие из матраца узкие угловатые плечи атомиста. В нем самом разгоралось ожесточение. Работать, черт возьми! Перед ними еще столько нетронутого материала для исследований. Они, Дектярев и Биронт, в данный момент глаза и руки всего научного мира. Ими двигает воля славного поколения покорителей природы.
Включив внутреннюю связь, Николай Николаевич вызвал Чуракова.
- Андрюша, - прикрыв микрофон ладонью и понизив голос, сказал он, - пора нам разыскать тепленькое местечко. Валентин Макарович занемог.
- Я уже кое-что придумал, Николай Николаевич. Можно воспользоваться колодцем машинного отделения. Там только очень тесно.
- Давай-ка взглянем.
В колодце было так непривычно тепло, что у Дектярева закружилась голова.
- Ух ты, благодать какая, - сказал геолог, - оказывается, я до самых костей промерз.
Небольшой диаметр колодца позволял только стоять друг над другом на скобах, и один человек мог сидеть на захлопнутой крышке люка.
- Мы вот что сделаем, - сообразил Дектярев, - к скобам прицепим гамаки и будем сидеть, как птички в гнездышке. Придется на время забыть, что такое лежачее положение.
16
Переселение в тоннель позволило освободиться от матрацев, от намотанных на ноги одеял, от полотенец на голове. Люк закрыли, постелили на него матрац для Биронта. Остальные разместились в гамаках, заняв колодец почти до самого верха.
И сразу заснули. Спали долгим и тяжелым сном, не обращая внимания на неудобства. Когда нужно было выходить из колодца, Биронта поднимали в гамак. За пищей, за водой спускались по очереди. Возвращаясь, сообщали неутешительные вести: температура минус тридцать восемь... сорок один... сорок пять... Она теперь падала все быстрее, сначала на четыре градуса в сутки, потом на шесть, на восемь...
