Сергей Цикавый - Замена
– Ну что там, Соня?
– Пусто. Девочки просто устали.
– Никакой синевы?
Она разочарована. Заинтригована, возбуждена и разочарована.
Это краткое описание обычного настроения Мэри Эпплвилль.
«Молодые люди, ваша контрольная меня разочаровала. Особо я хотела бы отметить работу Дингане. Это восхитительное употребление инфинитива to be везде, где только можно…»
«Хи-хик, просто чудненькое disappointment, Николь. Она отпрашивалась с урока под предлогом ЭТИХ дней, и тут вдруг я вижу ее на физкультуре!»
Я не увлекаюсь. Просто слегка расслабилась.
– А без тебя было страшно, – сказала Мэри, когда я кивком предложила ей идти дальше. – Все казалось, что я вот-вот очнусь в коме. Было бы так, так!.. Dramatic!
Она понизила голос до шепота. Это звучало фальшиво, и, тем не менее, было чистой правдой. Мэри действительно так думала.
Я снова кивнула. Большего, полагаю, не требовалось.
– Я даже удивилась, когда ты пошла. Тебе не опасно вот так запросто проводить по две персонаинтрузии?
Опасно? Пока нет. Вот неприятно – да. Я уже почти забыла, каково это, я так привыкла к раскрытым микрокосмам Ангелов, что люди… В людях мне было неловко, я боялась пошевелиться. В людях я тщетно убеждала себя, что все это уже было – мелкие драмы, крупные драмы. И улыбки дурашливые были, и письма – обычные, электронные.
И все равно я замирала над этими судьбами. Над длинными коридорами. Замирала, врастая в чужие «я».
– Почему ты так спешно вернулась? Я тут разузнала, и, my dear, ты представляешь?..
– Представляю. Меня никто не отряжал на дежурство.
Приглушенные шаги. Прибитый тенью коридор – и пятно света впереди.
– Так почему же? Соня, ты можешь мне довериться, я знаю, что все не просто так!..
У нее горячая рука. И эта рука на моем плече, дыхание – на моей щеке. Оказывается, меня слегка морозит. А она пила капуччино после ужина.
– Это опасный Ангел, и он должен быть найден.
Мэри отодвинулась и фыркнула:
– Ты очень недоверчивая, но все равно ты мне нравишься!
Ей так нравится работать на камеру – пускай это всего лишь камеры СБ. Порой мне кажется, Мэри попала в свою мечту: вечное реалити-шоу с гарантированной аудиторией и стабильным рейтингом.
Низким, зато стабильным.
– Сюда.
За углом был заблокированный выход на внешнюю незадымляемую лестницу, и здесь курили. Всегда, невзирая на запреты и дымовую сигнализацию. Вот и сейчас на детекторе оказался натянут презерватив.
– So nice, – промурлыкала Мэри, воткнув луч фонаря в потолок. – Бедняжка Николь будет недовольна ммм… Нецелевым использованием ее материалов.
Она чаще дышит. Возбуждение?
Нет, стоп. Никотин. Остатки яда, разлитого в воздухе – слабые, безопасные для меня, всего лишь запах, от которого все равно хочется бежать. А Мэри он нравится. «Кажется, она курила. А потом бросала. А потом снова курила». Судя по поведению Эпплвилль, она сейчас пребывала в стадии «бросаю, все, в последний раз».
СБ передаст, конечно, в медицинскую часть данные о том, кто и во сколько курил здесь, что именно курил, с кем разговаривал. У доктора Спрюэнса наверняка образовалось солидное досье на вредные привычки лицеистов. Досье, которое кураторы пускают в ход только в крайних случаях.
– Есть какие-то подозреваемые, Мэри?
– Оу, да, есть, – улыбнулась англичанка, опуская голову. – Я прямо-таки чувствую подозрительность некоторых учеников.
Я ждала. Мы обе понимали, что речь сейчас не о презервативе, не о неготовых уроках, не о глупых курильщиках. С другой стороны, Мэри просто жизненно необходимы подмостки.
– Как ты думаешь, как бы поступил наш новенький cutie boy? – хитро улыбаясь полюбопытствовала Мэри.
Я пожала плечами. Эпплвилль думает о чем угодно, только не о работе. Вернее, думать она могла обо всем и сразу, а вот в разговор мешала быт, длинный нос, театральное искусство и еще много чего.
Ее очки так похожи на зеркала, в которых отражается фальшивка этого мира…
«Меня развозит, – поняла я. – Проклятый симеотонин».
– Идем.
– Это ведь ты из-за него, да? Чтобы снять подозрения с Куарэ?
– Идем.
Мэри слегка отстала. Я ее удивила.
Фонарь Эпплвилль вырывал из меня длинную тень и клал ее на пол передо мной.
Лекарство лекарством, но я и сама себя удивила. Уже хотя бы тем, что приняла это лекарство.
* * *<Я рождалась триста двадцать три раза. Восемь раз ела на завтрак оладьи с вишневым джемом. Три раза глотала яд. Меня запирали в тридцать четыре спальни, из шести ванных вытаскивала скорая. Сорок четыре раза теряла девственность, из них восемнадцать раз – сверху.
Сорок две «я» любили встречать рассвет. Двое – нет. Меня часто били, реже – избивали, и иногда мне это даже нравилось. Но ни одной мне не нравилось приходить на занятия с невыученными уроками.
Начинается отсчет твоего личного маленького человечества, Куарэ. Твоих «я». Отныне – и твоих тоже.
Но ты – это всего лишь ты.>
Пальцы сами начали, сами и остановились. Мне было легко это писать, было совсем не страшно, мне – было. В кухонном окне занимался серый рассвет, тот, который скорее чувствуешь, угадываешь по движению крови в голове, который беззастенчиво подсматриваешь на часах.
Тугая серость сочилась будущим днем, а я нажала «сохранить», закрыла редактор и пошла в кровать. О сне думать не хотелось даже после вторжения в четыре личности, поэтому я завернулась в одеяло и села.
Куарэ не получил пока своего оправдания.
Я не получила новую цель.
Мэри не получила от меня ответ.
Бесплодная ночь, бесплодно потраченные часы симеотонина. Да, и еще очень хочется пить. Я во всем достигла только отрицательных результатов, можно подвести итоги.
«А». Ангел не повлиял больше ни на кого из лицеистов.
«Б». Ангел затаился, выжидая. «В скобках отметим, – подумала я, зарываясь поглубже в одеяло, – что он достаточно сообразителен, если укрылся от хорошего медиума и от проводника».
От пункта «Б» веяло паникой.
«В». Меня «ведет» от лекарства. Никогда раньше такого не было.
Экран на столе погас, и в серой утренней комнате остались только несколько огоньков ожидающих приборов. Светящиеся точки подрагивали, переминаясь на месте, мне до ломоты в кистях хотелось написать еще пару строчек, и я даже знала, о чем.
Уроки. Мне предстояли занятия – после бессонной ночи, после убитой боли и убитого сна. Меня ждал шум классов, в гомоне которых можно попытаться взять реванш. Карточки с конспектами лежали на столе, я видела их, словно они светились шуршащим светом.
«Кофе, – решила я, разматывая одеяло. – Кофе и линзы».
