Сергей Цикавый - Замена
В небе не было микроволнового барьера, не было сети депрессивной частоты, не было приметных патрулей на дорогах и неприметных – в болотах. Безразличное небо мчалось над лицеем, и сидя в потоке странных симеотониновых ассоциаций, я была уверена в одном: ни сегодня, ни завтра дождя не предвидится.
Дождь будет там, внутри ангельского микрокосма. Мир всегда плачет, умирая. Огромный маленький мир, который, в отличие от героя романа, всегда меньше своей судьбы, но невыносимо больше человечности.
Дверной замок пискнул, сообщая, что девочки решились.
Я в последний раз покосилась на экран. В списке участников «Фотографии месяца» меня не было.
«Симеотонин дает превосходное чувство кадра. Само зрение кажется последовательностью снимков. Нужно попробовать».
* * *В кабинете директора. Я в кабинете Куарэ-старшего, смотрю на пустую ампулу из-под симеотонина на его столе и чувствую себя пойманной наркоманкой.
– Объяснись, Соня.
Нужно было сказать коротко, сказать точно, но беда в том, что мне хотелось строить цепочку доводов, обосновать свой выбор, я хотела горящие щеки и розовые кончики ушей. Я хотела быть одной из тех, кто полчаса назад краснел за свои ошибки.
«Учитель Витглиц, я… Обещаю, я больше не буду, я не смог прочитать только потому, что…»
Потому – что. Потому – что. Потому – что…
– Ангел должен быть пойман как можно скорее, – сказала я.
Директор встал и снял очки. Воздух сгустился, и воспоминание сжало мне горло. Уже было, я помню. Я до сих пор помню.
– И ради этого ты убиваешь себя?
…Он стоял в палате, а я не могла пошевелиться от страшной слабости. Мне не удалось убить себя, меня откачали, и зеленый треск палаты пульсировал вокруг, оглушая, раскалывая пустую голову. Он снял очки, показывая глаза, открывая их мне. Странный ученый, который приходил просто так. Странный учитель. Странный профессор Серж Куарэ.
Это было.
– У меня есть замена, профессор Куарэ. Но если я не справлюсь быстро, он потеряет себя.
Он думал. А мне становилось неожиданно легко, и я невольно смотрела на сгиб локтя, словно и правда ожидая увидеть там иглу и новую дозу кредитных часов.
– Ты уверена?
– Да.
– Хорошо. Прочитай.
Директор развернул экран ко мне. Отчет, дозировки, типы препаратов – все это укладывалось в простую правду: в пищу и воду его сыну сегодня начали добавлять антидепрессанты – сильные антидепрессанты. Значит, я только подтвердила опасения директора и врачей. Значит, все именно так плохо, как я решила.
«Рада ли я этому? Нет, я этому не рада».
– Соня.
– Да, директор?
В раскрытой ладони лежали две неиспользованные ампулы. Я протянула руку навстречу хирургическому латексу. Директор Куарэ никогда не снимал свои перчатки, плодя сплетни и ужасные легенды среди лицеистов.
По крайней мере, я уверена, что эти легенды есть.
– Постарайся найти его за время действия второй дозы.
– Хорошо, профессор.
– Ты уже понимаешь, что ищешь?
Да. Не волнение, а покой. Не прыжок навстречу, а мягкое отступление в тень. Я ищу Ангела с повадками очень плохого человека.
– Да.
– Хорошо. Ты нужна мне живой. Можешь идти.
«Пожалуйста, не умирай, Соня», – перевела я. Я закрывала двойную дверь в кабинет, получив намного больше, чем надеялась. И, наверное, больше, чем хотела.
В приемной сидела Николь. Судя по ее лицу, она все понимала. В конце концов, это была не самая сложная логическая цепочка из очевидных причин и следствий – пустяк для службы безопасности. Понятно ведь, что на утро после моего неожиданного ночного дежурства одна из безликих уборщиц вошла в мой дом. Или не одна. Или они даже не стали маскироваться.
– Соня, на что ты надеялась? – спросила Николь.
«На то, что найду его до утра. На то, что всем уже все равно. Ни на что я не надеялась».
Ая безразлично смотрела в экран, за дверями еще кто-то ожидал, сквозь щель между тяжелыми шторами в приемную рвалось бешеное небо, и почти пустая Николь искала мой взгляд.
– Ты можешь идти, Николь.
– А… А ты? – глупо спросила она после паузы, заполненной изумленным вздохом безразличной, такой безразличной Аи.
Я не стала отвечать и первая пошла к дверям.
В коридоре пульсировал вечерний лицей: заканчивались дополнительные занятия и консультации, по углам и нишам шептались. Серый свет уже почти невидимого неба мешался с сумеречным светом ламп.
Ученики были ровные, закрытые, безнадежно человеческие.
«Это, блин, невозможно…»
«…И тут заходит Анджей! Я ему говорю…»
Слишком человеческие.
«Чш-ш-ш! Мисс Витглиц идет».
Внимательные. Умные.
«А ты используешь на е-буке автопрокрутку?»
Мелькали кураторы – настороженные, заботливые, участливо заглядывающие в глаза. Меня тошнило от них: еще вчера все верили в медиумов и проводников, в то, что все идет по схеме, а сегодня…
Сегодня зашевелилась вся над– и подстройка лицея, сегодня все при деле, потому что никто не хочет оказаться под лестницей в коме, никто не хочет подставлять горло под клыки сначала врага, а потом друга, который тоже, оказывается, может убить. Ненароком, из самых лучших побуждений.
Я накручиваю себя, я знаю: мало кто слышал о том, что мсье Куарэ вполне мог добить истерзанную Кэт. Скорее всего, только мой уровень подписки и знает, уровень «догма».
Впрочем, это не имело никакого значения.
Скрытые сумерками облака без оглядки мчались прочь, давая дорогу новым, лицей уходил в пучину тихой истерии, и заботливые кураторы, и усиленные смены СБ у мониторов – все они нагнетали ту атмосферу, которая душной ватой обволакивала меня. Я задыхалась: будто с пачкой зажженных сигарет во рту, словно в жвалах побеждающего Ангела.
Паника стеклянила воздух. Паника тихо звенела в окна.
И, как ни противно, но она работала на меня, потому что человекообразный Ангел тоже ее чувствовал.
«Ошибись. Ошибись хоть раз».
Анатоль. Я не видела его весь день – в придачу к ночным часам дежурства. И я не хотела думать о том, что с ним. Дневная доза только флуоксетина в тридцать миллиграмм… Просто так ее не назначают.
«Клайв. Второй «А». Он напуган, что-то личное. И он человек».
…Мсье Куарэ слаб и раздавлен, и он добивает себя сам.
«Юлия».
…Я не знаю, о чем с ним говорить.
«Елизавета».
Не знаю, не знаю… Вокруг источников света клубилась мгла, похожая на растасканную вату, по углам застывала тьма – комками, упругостью, смолой. Стены покрывала вязь грязной зелени, в которой угадывались письмена.
