Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо
Оттолкнув Просперо, Онорио обнял Караваджо за плечи:
– Пойдем-ка, сыграем в карты.
Караваджо отмахнулся от него и отпил еще вина.
– Ты ведь закончил свою Мадонну? Ну так айда в загул – как всегда, когда ты дописываешь картину.
– Не могу. Шипионе договорился о новом заказе – работу надо начать сразу. Сегодня я праздную, а завтра снова запрусь в мастерской.
– Что за заказ? – архитектор осушил свой кубок.
– «Успение Богородицы» для босоногих отцов-кармелитов в церкви Санта-Мария делла Скала.
– Пресвятая Дева возносится на небеса, а изумленные апостолы воздели руки и возвели очи горе? Не твой это стиль!
– Да ты никак держишь меня за Бальоне, stronzo[10]? – Караваджо хлопнул друга по руке. – Ничего этого не будет. Я напишу ее мертвой.
Онорио молчал, внимательно глядя на друга.
– Я ведь написал мертвого Христа, – напомнил Караваджо. – А мать что, нельзя?
– Христа ты можешь писать мертвым, потому что мы знаем, что Он воскреснет. Но ни разу ни один художник не написал смерть Богородицы иначе, чем в виде славного вознесения на небеса. Как будто она и не умирала вовсе.
– А у меня будет мертвая.
Воспаленные глаза Онорио сверкнули из-под челки так злобно, что у Караваджо перехватило дыхание.
– Стало быть, и позировать тебе должна покойница – для вящего правдоподобия.
Онорио произнес это шепотом, но Просперо и Марио мгновенно прекратили разговор – видно, расслышали его речь. Оба испугались. Караваджо думал об убитом в драке у дворца Фарнезе – он не забыл, как бессовестно Онорио хвастался этим злодеянием.
– Ладно, пошли, сгоношим тебе Богоматерь. Прирежем какую-нибудь шлюху, делов-то, – зубы Онорио сверкнули в свете свечей.
Караваджо вмиг протрезвел. Он понимал, что должен остановить Онорио, но не мог вымолвить ни слова – у него дрожали губы.
Вдруг Онорио вскинул вверх обе руки и радостно завопил:
– Вот я тебя и провел, сукин ты сын! Обманули дурака! – он схватил Караваджо в охапку и поцеловал в макушку. – А ты и поверил!
Собутыльники засмеялись от облегчения, хотя страх еще не совсем покинул их. Онорио шутливо ткнул Караваджо кулаком в живот. Как ни слаб был толчок, а внутри у художника похолодело.
– Господи Иисусе, я чуть со страху не помер, – воскликнул Марио.
Онорио, привстав, потянулся через стол и чмокнул его в щеку.
– Я бы могла, Микеле, – Лена сжала руку Караваджо. – Могла бы изобразить для тебя мертвую Богородицу.
Сердце художника, растревоженное злой шуткой Онорио, забилось еще сильнее. «Я не смогу смотреть на нее мертвую, даже понарошку».
– Мне понравилось позировать, – сказала она. – И как ты рассказывал мне о том, что Пресвятая Дева могла бы думать. Я представляла себе мысли Мадонны и показывала их лицом. Это ведь нетрудно, притвориться мертвой – лежи себе тихо, и все, больше ничего не требуется.
– Нет, лучше попроси прикинуться мертвой Менику, – предложил Марио. – Она в такой же позе на жизнь зарабатывает.
Меника только лениво отмахнулась от него.
– Ты так и не показал мне готовую «Мадонну Лорето», – Лена просунула руку в ладонь Караваджо. – Когда я смогу на нее взглянуть?
Он перевел взгляд на кубок с вином. Пока что картина принадлежит ему – стоит на мольберте у него в мастерской.
– Я тоже хочу посмотреть на твою «Мадонну», – сообщил Гаспаре, – чтобы написать о ней стихи.
«Лена не такая, как те, пропащие. Она под моей защитой». Караваджо развеселился:
– Лучше дай я тебе свои стихи почитаю. Они не столь утонченные, как чувства нашего несравненного поэта синьора Гаспаре, – но, возможно, лучше подходят к обстановке.
Он поднял кубок, сделал большой глоток и начал:
Его холсты не устарели:
Я б вдул «Венере» Боттичелли.
Собутыльники расхохотались.
Но Микеланджело святых
Не потащил бы я в кусты.
Онорио забарабанил ладонями по столу.
– Вот она, настоящая поэзия!
– А теперь про Джованни Бальоне. – Караваджо разошелся.
– Ну вот, начинается, – вздохнул Просперо.
Бальоне гнусным «Воскресением»
Дал плоти грешной усмирение.
«Екатерина» Караваджо
Плоть оживит любовной жаждой.
Марио похотливо потерся о плечо Просперо. Караваджо, едва сдерживая смех, продолжал:
Маэстро Рени написал скрижаль
С заветом Моисея. Но Мадонна
Исполнена красою бесподобной –
И заповедь нарушить мне не жаль.
Лена смущенно рассмеялась. Караваджо снова нежно сжал ее пальцы.
– Истинное произведение искусства – это женщины, – воскликнул Гаспаре, оживленно взмахнув рукой. – Можно мне? Синьора Меника.
– За скудо отсоси-ка, – захихикал Марио.
Гаспаре попробовал снова:
– Меника прекрасная.
– За два – на все согласная.
– Почему бы тебе и про меня не сочинить стишок? – Лена уткнулась носом в шею Караваджо. Тот вскочил так поспешно, что стол качнулся, и друзья бросились ловить свои кубки. Он потащил Лену за руку прочь из таверны – шатаясь, они исчезли за дверями. Просперо заулюлюкал им вслед и сделал непристойный жест.
В напряженном молчании Караваджо шагал по Корсо – так быстро, что Лена едва поспевала за ним. Лицо его, однако, оставалось спокойным и безмятежным. Они вошли в мастерскую.
Лена остановилась перед «Мадонной Лорето», неподвижная, как ее изображение. В тишине Караваджо, казалось, слышал шорох юбок Мадонны – но нет, это его модель переступила с ноги на ногу, качнув бедрами.
– Маэстро Рафаэль изобразил пророка Исайю на фреске одной из колонн в церкви Святого Августина. Когда они повесят в этой церкви Мадонну, ты думаешь, кто-нибудь бросит хоть один взгляд на живопись Рафаэля? Они придут смотреть на тебя. И ты все еще хочешь, чтобы я сложил про тебя две строки дурных виршей?
Она покачала головой, тихо шагнула назад и упала на его постель.
* * *Поднявшись с ложа любви, она завернулась в одеяло и встала перед «Мадонной Лорето»:
– Эти нищие старики молятся ей. Но она не дает им благословения.
– Мадонна торопится унести сына домой, – Караваджо поднялся с кровати. – Но их благоговение так велико, что паломники убедили ее чуть помедлить и благословить их. Я хочу, чтобы люди, глядя на мою картину, поняли, что они сами должны извлекать из религии благодать. Это они оживляют Пресвятую Деву, дают ей жизнь.
– Тогда тебе повезло, что я не Дева. Тебе не надо особо стараться.
– Счастливчик, ага.
– Да уж, тебе все легко достается, – она закутала его в одеяло. – Старики на картине напомнили мне моих бабушку и деда.
Лена склонила щеку на его плечо. Каштановые волосы рассыпались по ее груди, закрывая соски того же красно-коричневого оттенка. Он запустил пальцы в густые пряди – впервые за все время.
