Эрик Рассел - Оса
— Что у тебя на уме, Скрива? Что ты блуждаешь вокруг да около? — не вытерпел Моури. — Кончай, у нас нет времени говорить обиняками.
— Есть у меня один приятель, — начал Скрива, — он тоже охоч до денег…
— Ну и что?
— Он тюремщик, — подчеркнуто произнес Скрива.
Моури, повернувшись вполоборота, впился в него глазами.
— Ближе к делу, Скрива. Что он может и сколько хочет?
— Так вот, — растягивая слова, начал Скрива. — Он мне сказал, что Гурд сидит в одной камере с двумя нашими старыми знакомыми. Их пока еще не пропустили через мельницу, но это — пока. Нашему брату дают там некоторое время пообтереться, пораскинуть мозгами, потом, говорят, все колются, как семечки.
— Обычная механика, — кивнул Моури. — Сначала ломают дух, затем уродуют тело.
— Да-да, именно. Соко! — ругнулся Скрива и продолжил: — Значит так, пытают не в тюрьме, а в камерах Кайтемпи. Порученцы по мере надобности наведываются в тюрягу и увозят очередную партию для обработки. Через несколько дней — обратно, если не помер, конечно, под ножом. Ну, там, свидетельство о смерти и все такое… Порядок они любят.
— Дальше.
— Дальше? Дальше все просто. Приятель мой может сказать номер камеры, где сидит Гурд, место ее расположения, время визитов Кайтемпи и другие особенности. А самое главное, — Скрива сделал многозначительный жест, — он обещал достать официальный бланк на освобождение. — Скрива помолчал. — Сто тысяч, он хочет сто тысяч.
Моури от такого аппетита присвистнул.
— Да, малый — не промах! Ты считаешь, что Гурда стоит вызволить?
— Ага.
— Вот уж никак не думал, что ты так любишь своего братца!
— Хм, по мне, так пусть гниет. — Рот Скривы расплылся до ушей. — Он туп, как дерево. Сколько можно с ним цацкаться?!
— А, ну вот и славно, — откликнулся Моури. — Пусть себе гниет, а я сэкономлю сто тысяч.
— Но! — встрепенулся Скрива. — Но…
— Что но?!
— Гурд и те двое могли бы неплохо повкалывать на вас, я думаю…
— Хватит темнить, говори начистоту!
— Гурд, — поник Скрива, — слишком много знает. — Он поднял на Моури жалобные глаза. — Что для вас сто тысяч?!
— Достаточно, чтобы не выбрасывать их на ветер, — резко сказал Моури. — Прекрасно я буду выглядеть, вывалив тебе такую сумму! Да и за что?! За столь бесценные сведения?! Подумаешь, Гурд за решеткой! Мне от этого ни жарко ни холодно. Хотя, еще и это надо проверить.
Скрива помрачнел.
— Вы мне не верите?
— Доказательства! Где доказательства?
— Может, мне организовать экскурсию в тюрьму? — съязвил Скрива. — Вы жаждете очной ставки с Гурдом?
— Дошутишься. Сколько за тобой преступлений? Пятьдесят? Больше? Неизвестно еще, кому надо трястись перед Гурдом! Что он знает обо мне? Скорее его язык превратится в помело, чем он скажет про меня хоть одно стоящее слово! И заруби себе на носу — я трачу деньги только на собственные нужды, до твоих забот мне дела нет.
— Так значит — ни гульда?
— Смотря на что. Я не сорю деньгами, но и не берегу на старость.
— Я вас не понимаю.
— Скажи своему гульдолюбцу-тюремщику, что за бланк я даю двадцать тысяч, и то лишь после того, как буду держать его в руках. Это — раз. Во-вторых, оставшиеся восемьдесят тысяч он получит, как только Гурд с дружками окажутся на воле.
Смесь самых разных эмоций отразилась на лице Скривы — удивление и недоверие, благодарность и злоба.
— А что, если он не пойдет на ваши условия? — спросил он.
— Придется ему до конца дней прозябать в бедности.
— Но как мне убедить его, что он получит обещанное?
— А зачем убеждать?! Там и проверим, насколько сильно он любит деньги.
— Как бы он не предпочел остаться нищим.
— Вряд ли. Практически он ничем не рискует. Так, самую малость. И это ему прекрасно известно.
— Почему?
— Что почему?
— Почему он не рискует?
— Потому что, если нас схватят и даже если выйдут на твоего надзирателя, то, помяни меня, он скажет, будто специально подсунул бланк, дабы нас взяли с поличным. Итак, получается, что он и на этом хорошенько нагреет руки: двадцать тысяч — за бланк, пять законных — за твою голову, пять — за мою, итого — тридцать тысяч. Арифметика!
— У-ух, — выдохнул Скрива, в глазах его засквозило беспокойство.
— Но при этом, — разошелся Моури, — он потеряет семьдесят тысяч. Согласись, разница ощутимая, особенно для помешанного на деньгах. Я полагаю, эта сумма вполне гарантирует преданность твоего субъекта.
— Да-да, — обрадованно подхватил Скрива.
— Зато потом, — распалясь, продолжал Моури, — когда денежки окажутся у него в кармане, нам надо будет уносить ноги, как черту от ладана…
— Черт?! — опешил Скрива. — Ладан! Черт от ладана… — Он уставился на Моури. — Так говорят спакумы.
Моури понял свой промах, его прошиб холодный пот.
— Да, это так… — с трудом подбирая слова, стал оправдываться он. — Любой во время войны наберется всяких вражьих словечек, особенно у нас, на Диракте.
— A-а, ну да, на Диракте, да, — несколько успокоившись, проговорил Скрива и вышел из машины. — Поехал к тюремщику, надо поторопиться. Позвоните завтра.
— Позвоню.
До середины следующего дня Моури развлекался тем, что испытывал еще не апробированную на пертейнцах методику, которой его обучали в разведшколе. Работа была приятная и простая.
«Прежде всего, — говорили инструкторы, — вы обязаны дать жизнь оппозиции. Какая это оппозиция, реальная или мифическая, не имеет значения, главное, чтобы враг убедился в ее существовании.»
Это Моури выполнил.
«Во-вторых, вы должны посеять страх перед этой оппозицией, вынудить противника вступить в борьбу с ней.»
Так, и этого он добился.
«В-третьих, непременно надо заставить неприятеля действовать открыто, чтобы привлечь внимание общественности. Общественность тоже должна знать о наличии скрытой, мощной и уверенной в своих силах оппозиции.»
Ну что ж, и третий пункт налицо.
«Четвертый шаг за нами. Стремительным военным ударом извне мы разрушаем миф о непобедимости Империи и, таким образом, окончательно расшатываем моральный дух общества.»
Действительно, воздушный налет на Шаграм — явное тому доказательство.
«Пункт пятый — снова ваша работа. Это — активное распространение всяческих слухов. Как раз к этому времени народ дозреет, чтобы принимать на веру разные бредни. Да и не только принимать, но и распространять — тоже. Как известно, в пересказе сплетни ни в коем разе не умаляются, а наоборот. Так что хорошая байка с легкостью птицы облетит планету и взбудоражит не одну сотню простофиль. Но будьте очень разборчивы — не говорите с кем попало, не врите напропалую: если наткнетесь на фанатика-патриота, считайте, что ваша песенка спета.»
