Владимир Михайлов - …И всяческая суета
Уже в следующую секунду в кабинете возникла Сирена Константиновна, державшая в руках стопку футляров с дискетами.
— Вот здесь все, пожалуйста, — сказала она и положила дискеты на стол.
— Тут все, с самого начала деятельности, — сказал и А.М. — Ну, не будем больше отвлекать вас. Работайте.
Наступила пауза.
— А, собственно, где же документация? — не совсем уверенно спросил один из узкополосатых.
— Вот это она и есть, — сказал А.М.Бык.
— Где же накладные, платежные требования, соглашения, ведомости, договоры?
— Да здесь все! — повторил А.М.Бык с некоторым уже нетерпением. — Вам что, бумажки нужны? Это, извините, уровень застойного периода. Вот компьютер — приступайте…
— Попрошу не саботировать! — грозно произнес Безмыльцев. — Немедленно предоставьте все необходимое!
— Им, наверное, распечатки нужны, — предположила Сирена Константиновна.
— Ну, это вам придется неделю ждать, — сказал А.М.Бык с некоторым пренебрежением в голосе. — У нас и бумаги столько нет в конторе, шутка ли. Что же, приходите завтра, что-нибудь попробуем…
Полосатая шестерка нерешительно глядела на Безмыльцева.
— Хорошо, — сказал он твердо и решительно. — В таком случае, сегодня мы ознакомимся с вашим производством. Все равно нам предстоит все проверить на вредность, на экологичность, уровень охраны труда…
— И пожарную опасность, — подсказал один полосатик.
— И пожарную опасность, вот именно.
— А пожалуйста, проверяйте, — сказал А.М.Бык, делая широкий жест. — Здесь, в приемной, в прихожей — где угодно.
— Нам угодно прежде всего в цех, — сказал Безмыльцев.
— А в цех посторонним доступ запрещен, — сообщил А.М.Бык.
— Значит, мы, по-вашему, посторонние?
— Федор Петрович, — сказал А.М. — Разве они только по-моему посторонние?
— Я стою на той же точке зрения, — ответил Федор Петрович. — А вы. Сирена Константиновна, как полагаете?
— О, точно так же, — сказала Сирена Константиновна, обаятельно улыбаясь.
— Ах, вот как! — сказал Безмыльцев грозно.
Неизвестно, что услышал бы он в ответ. Но как раз в этот миг за окном снова усилился шум, производимый прежде всего чьим-то пронзительным голосом — и голос этот, видимо, был знаком Безмыльцеву. Он заторопился к окну.
— Отворите, пожалуйста! — выразил он настойчивое пожелание.
А.М.Бык с готовностью отворил, и Безмыльцев высунулся.
— Эсхил Вильямович! — завидев рыжую головку, возопил обладатель оперного фальцета. — Там на углу вашу «вольву» шпана курочит, стекла уже повыбивали, сейчас крышу топчут!
— Милиция! Куда смотрит милиция! — твердо и решительно воззвал Безмыльцев.
Милиция, стоявшая внизу, именно в это время с интересом смотрела на него, не покидая, однако, доверенного ее вниманию поста.
Товарищ Безмыльцев сделал движение, едва не перенесшее его по другую сторону окна, но вовремя удержался и повернулся к присутствовавшим в кабинете.
— Вот видите, — с грустью сказал Федор Петрович. — А поговорили бы с Николай Варфоломеичем, может быть, и обошлось бы добром…
Безмыльцев дико глянул на него и вылетел в дверь, с места развив вторую космическую скорость. Его команда последовала за ним — без такой, впрочем, прыти и с выражением сдержанного сочувствия на лицах.
— Есть мнение, — сказал Федор Петрович, — считать инцидент исчерпанным.
— Целиком поддерживаю, — ответил А.М.Бык. — Давайте-ка работать, дела невпроворот… Как, заказ Тригорьева у нас пошел в производство?
— Сейчас в процессе, — немедля ответила Сирена Константиновна.
— Надо, надо, — одобрительно сказал Федор Петрович. — Они по совести служат.
— Только ли они, — сказал А.М.Бык.
Федор Петрович лишь усмехнулся.
2
Многое изменилось, не правда ли, с тех пор, как мы впервые оказались под кровлей кооператива?
А ведь скоро сказка сказывалась, да не скоро дело делалось. Ускорилось же оно тогда, когда А.М.Бык совместно с Федором Петровичем решили, что есть уже все основания выводить кооператив на глубокую воду.
Механизм такого вывода прост, хорошо отработан и обоим нашим деятелям (впрочем, Федору Петровичу в большей степени) был досконально известен. Поэтому начали они с того, что пригласили журналиста из большой популярной газеты «Дни нашей жизни».
Газетчик направлялся на свидание с кооператорами без особого воодушевления. Захваченный, как и все мы, магистральными событиями преобразования нашей жизни, он занимался в эти дни преимущественно тем, что пытался проанализировать сходства и различия великого множества рецептов радикального и коренного улучшения экономики, политики, экологии, морали и нравственности — того великого множества, какое к описываемому нами времени успело не только возникнуть, но стало уже как-то и надоедать всем, начиная с первых людей руководства и кончая контингентом домов для престарелых. Однако, увидев и услышав, корреспондент, что называется, загорелся и набрал материала на три больших стояка в газете, из которых после всех сокращений, неизбежных в любом периодическом издании, два четырехколонных стояка все же получились и были опубликованы почти без промедления как раз в дни переговоров между Президентом СССР и Председателем Верховного Совета РСФСР по поводу пятисот дней.
Разговор с журналистом происходил в той самой лаборатории, где в те дни стояла, как мы помним, всего лишь одна старая ванна, в которой тем временем возникал очередной клиент. Присутствовали, кроме обоих директоров. Землянин и девушка Сеня, к тому времени начавшая уже постигать тайны необычного ремесла, которое, подобно шахматам, относилось частью к науке, частью же к искусству, и только от игры в нем ничего не было, и от политики, возможно, тоже. Сеня, впрочем, в разговоре не участвовала, хотя корреспондент и пытался было ее вовлечь; вообще, у мужчин при виде ее почему-то сразу возникало желание вовлечь ее во что-нибудь. Сеня не поддалась и лишь тихо сидела в теплом уголке на табуретке; было у нее такое свойство — присутствуя, как бы исчезать для всех, как если бы она умела становиться невидимой. Потом, по ходу разговора, появлялись в лаборатории и другие люди. Но не станем забегать вперед.
Журналист, увидев обстановку лаборатории, сперва покрутил носом: впечатления вся эта свалочная арматура не производила. Нехотя стал он слушать, потом потребовал доказательств, еще потом — свидетелей. Предусмотрительный А.М.Бык их, как вы уже поняли, подготовил, и когда пятым по счету дал свои показания капитан милиции Тригорьев, журналист уже почти поверил, когда же — шестым — перед ним предстал Амелехин А.С. и мягко и проникновенно сказал: «Писатель, глядь ты, глядь, слушай внимательно, банные ворота, пусть мне спать у параши — здесь не лапшу варят, тебе на уши вешать, глядь буду, верь профессору, он меня лично вытащил, я там полный срок отлежал — десятку в строгой изоляции, и это, хочешь, вся кодла тебе подтвердит — хочешь, глядь?», — когда он это сказал, журналист поверил окончательно и стопроцентно и зарядил в аппарат новую кассету. Потом свидетели вышли, причем с порога Амелехин еще раз намекнул: «Смотри, глядь, если что не так будет — как бы не пришлось профессору и тебя вытаскивать, а очередь сейчас длинная, успеешь отвыкнуть жить!» — но это уже лишнее было, газетчик уже уверовал и стал сторонником и даже поклонником.
