Керен Певзнер - Город Ветров
— Дай их сюда, — решительно потребовала Далила и, обернув штанинами руки, подсекла мечом паутину.
Кокон свалился на землю. Из него послышалось слабое взвизгивание — видимо, тот, кто там находился, стукнулся и пребольно.
Ипполита осторожно разрезала плотную корку кокона, и внутри оказалось нечто мохнатое. Еще немного усилий, и на свет показалась симпатичная собачья морда. Пес был крупным, величиной со среднего теленка. Когда он встал на ноги, то энергично отряхнулся, и в разные стороны полетели ошметки слипшейся паутины.
Это оказался золотисто-коричневый спаниель с висящими вдоль морды ушами, придающими ему разочарованный вид. Кончики лап были скрыты светлой опушкой, а хвост закруглялся мохнатым бумерангом. Пес наклонил на один бок голову, будто внимательно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом кивнул, видимо удовлетворенный неслышным ответом, широко зевнул, показав розовый язык, и улегся на землю.
В принципе это был обыкновенный пес, если не считать его размеров. Он положил голову на вытянутые передние лапы и прикрыл глаза. А мы взялись за ужин.
Уже совсем стемнело, когда я разожгла костер с помощью спичек из рюкзака. Мои спутницы удивились, что мне удалось так быстро это сделать, но объяснять, что и как было не под силу.
В наших сумках было достаточно снеди, приготовленной слугами заботливого визиря. Мы достали лепешки, мясо и принялись за еду. Чего-то не хватало. Я залезла в сумку, и там действительно оказалось то, что я искала: в пластмассовой коробочке из-под киндер-сюрприза лежала соль. Посолив, я отломила хороший кусок мяса и подошла к собаке.
— Как тебя зовут, пес? — спросила я. — Шарик, Бобик? Не отвечаешь… Не можешь, бедняжка… Слушай, может ты — барышня и тебя следует называть Альмой или Шейлой? — животное недовольно фыркнуло, и я поняла, что он точно не Альма. — На, возьми кусочек. Видишь я его приготовила для тебя, посолила. Поешь.
Пес открыл глаза, поднял голову и осторожно взял у меня из рук мясо.
— Ну, вот и хорошо, — сказала я и погладила его по спине. Рука наткнулась на что-то твердое, наверное, позвоночник, но так как было темно, я не увидела, что это.
Первой охранять вызвалась Ипполита. Гиневра и Далила, покрутившись, заснули в ожидании своей очереди стоять на посту. А я отошла немного в сторону и расстелила скудное одеяло.
Спать на земле, имея под собой лишь тонкую подстилку, было жестко и неудобно. Я ворочалась, сухие иголки кололи сквозь одежду. Вдруг я почувствовала что-то мохнатое и мягкое, и заснула, прижавшись к теплому боку огромного пса.
Когда Далила подняла меня, уже начинало светать. Я достала зубную пасту и щетку и принялась чистить зубы. Когда я полоскала рот водой из фляжки, сзади раздался незнакомый голос с протяжными интонациями:
— Прекрасный способ избавиться от остатков сна.
Подскочив от изумления, я обернулась. Никого не было. Мои подруги спали, а пес меланхолично глядел на меня, приподняв голову.
— Шарик, кто это говорил сейчас, ты не знаешь?
— Знаю, — ответил он.
У меня подкосились ноги, я шлепнулась на землю и уставилась на говорящую собаку.
— И пожалуйста, не зови меня Шариком, — я впервые увидела, а не только услышала, как он говорит, — меня зовут Сенмурв.
— Как, ты умеешь разговаривать? — сказала я, придя в себя.
— Умею.
— А почему вчера ты не сказал ни слова? Ты же был в опасности!
— А вчера я не мог…
— Что не мог?
— Говорить, разумеется, — серьезно ответил мне Сенмурв, как будто это было в порядке вещей: говорящие псы величиной с теленка, и не просто говорящие, а еще и аргументирующие свои слова.
— Хорошо, — согласилась я с ним против своей воли, потому что еще не успела привыкнуть к виду дискутирующего спаниеля, — хорошо, тогда я задам вопрос по-другому: что послужило причиной тому, что ты заговорил?
— Судя по тому, что вчера произошли два события, изменившие мою жизнь спасение от паука и встреча с вами, мне трудно судить, что заставило меня изъясняться на твоем языке, — пес снова склонил голову набок, отчего одно его ухо повисло перпендикулярно земле, а другое осталось лежать на морде.
— А раньше ты мог говорить?
— Раньше меня об этом не просили.
— Слушай, Сенмурв, откуда ты взялся? — может, было слегка неэтично задавать такой вопрос, но я не могла удержаться от любопытства.
Пес задумался. Спустя некоторое время он почесался и односложно ответил:
— Прилетел…
— Что?! Кто прилетел? — это воскликнула не я, а проснувшиеся дамы.
Вместо ответа Сенмурв поднялся, потянулся, и вдруг за его спиной раскрылись большие кожистые крылья с размахом каждый около двух метров, и, лениво взмахнув ими, он поднялся в воздух.
Мы следили за ним, раскрыв рты. Произведя на нас должное впечатление, пес-летун мягко приземлился, сложил крылья, и они спрятались у него в шерсти на спине. Так вот на что я наткнулась вчера ночью, когда гладила его. А думала, что позвоночник.
Мои спутницы обступили его и принялись теребить, разглядывать крылья. Сенмурв покорно сносил их приставания.
— А как ты попал в лапы паука? — спросила Ипполита.
— Люблю грызть шишки, — опечалился он.
— Все понятно! — выпалила Далила. — Ты спустился на поляну за шишками, и тут он тебя схватил.
— Ага, — совсем понурился пес.
— Да не грусти ты так, — сердобольная Гиневра потрепала его за ухом, — все в порядке. Ты с нами, паук мертв. Что ж плохого?
— Она этого так не оставит…
— Кто она? — разом спросили мы.
— Как кто? — удивился он. — Колдунья. Это же ее слуга, вы посмотрите в кусты.
Ипполита решительно направилась к тому месту, на которое показал Сенмурв, раздвинула ветки и ругнулась в сердцах. Мы подошли поближе.
Паука не было. Вместо него лежало полупрозрачное тело маленького человечка, жутко безобразного, с выпученными глазами и выпирающими клыками изо рта. Он был уменьшенная копия дэва, которого я видела летящим на базар. Человечек под воздействием солнечных лучей, доступ которым мы открыли, раздвинув лапник, стал стремительно таять, пока не исчез совсем.
— Они не любят солнце, — сказал пес, — они под ним тают.
«Ничего себе Снегурочка, — сказала я про себя, — брр…, интересно, какие они ночью, когда нет опасности схватить солнечную радиацию?»
— И много у колдуньи их наберется?
— В полнолуние фрастры делятся пополам и так увеличивают свою численность.
— Кто? — спросили мы разом.
— Фрастры. Они слуги Душматани. Не такие большие, как дэвы, но от этого не менее противные.
— Кстати, Душматани, — спросила меня Ипполита, — не та ли это колдунья, которую мы ищем?
