Валентин Юрьев - Отбросы
Приближаюсь к тюрьме.
Это один из жилых отсеков, рассредоточенных по периметру Малого Кольца. Военные предполагали, что в случае прямого нападения должна как можно дольше сохраняться боеспособность станции, поэтому жилых помещений несколько сотен и они распределены равномерно на большом расстоянии друг от друга, так, чтобы не попасть в них одним выстрелом.
Электронные системы охраны молча ощупывают меня своими радио рецепторами, встают по стойке "смирно" и отдают честь, хлопая заслонками дверей. На военной базе дверей не было, от неё остались только аварийные шлюзы, которые моментально закроются, если появится опасность для жизни. Двери, поставлены для охраны полосатиков. Вон они уже видны, первый отсек, гуляют.
Внешне такие же как и мы все. Зеленые.
Только у них ещё выполнена серия полос на груди, спине и рукавах, не для того, конечно, чтобы стрелять, наверно просто стереотип такой многовековой. Раз в тюрьме, значит полосатый.
Помню, в каком-то пешкодральном походе мы в поисках маленьких цивильных радостей забрели в малюсенький городок, оказавшийся тюремным лагерем. В четырёх кирпичных домах жили офицеры с семьями, а охрана, как и зэки, в бараках.
Тогда впервые в жизни я увидел зэка, да не где-то за решеткой, нет, он просто и свободно брёл по пыльной улице с кривым и драным асфальтом по каким-то своим делам и только вот одежда на нём была полосатая. Чудаки…Если уж выпускали за колючку, зачем тогда полосатая одежда?
Отличия в одежде у нас предписаны только служащему составу, это нашивки, яркого цвета, сделанные с четырех сторон комбинезона.
У каждого зэка, конечно есть свой номер. Впрочем, у свободных тоже. Зато у свободных на комбезе есть несколько небольших удобных крепких петель, которыми можно быстро прицепиться к крючкам или карабинам, именно это и заменяет нам слово "сесть". А у зэков даже и петель нет, они никуда не "ходят", им не нужно "садиться" в общественных точках, а спят они в таких же коконах с ремнями.
Узнать кого-то зрительно издалека в длинных коридорах бывает нелегко, хотя девушки и пытаются хоть что-нибудь дополнительно на себя прицепить: ленточку или косынку, любую тряпочку, да только толку то….
Моя обязанность по Инструкции — каждый день проверять внешний вид камер. А Инструкцию нарушать нельзя. Делать мне здесь абсолютно нечего, механизм отлажен, и это одна из немногих процедур, которые я терпеть не могу.
Все камеры как ячейки в сотах прилеплены одна к другой, выходы из них узкими ходами соединяются с коридорами, в которых гуляют бывшие убийцы. В каждой камере совершенно автономно сделаны системы гигиены, висит капсула для сна, есть простенький голографический излучатель, позволяющий выбрать любой пейзаж и интерьер по вкусу из нескольких миллионов вариантов.
Уголовники одеты также как и я, все мы сливаемся в весёленьком хороводе среди стальных джунглей. Всё как обычно, всё в порядке. Первый отсек. Рапорт дежурного, осмотр, вольно, выход. Десятый отсек. Двадцатый. Быстро, по-военному.
Ко мне подлетает молоденький дежурный с рапортом, совсем мальчик, я не узнаю его и переспрашиваю имя.
— Гесс Хелл, сэр!
— Сын Бэркли Хэлла?
— Да, сэр!
Глаза сверкают. Он горд тем, что я знаю его отца, тем, что он взрослый, что он полезен на станции. А я думаю о наших детях. Их много, гораздо больше, чем мы могли ожидать, уж слишком мрачным является наш дом, но после Дня Развода мы поняли, что другого дома у нас в жизни может и не быть. Именно тогда мы сняли запрет на связь и браки и разрешили семейным парам заводить детей. И какое-то время на станции шла ожесточённая борьба за женщин, которых мало, за возможность жить по человечески в нечеловеческих условиях.
— Как настроение, Гесс?
— Прекрасно, сэр!
Классный мальчишка, думаю я, взгляд умный, со скрытым юмором, который он в себе сдерживает, стоя на посту, прелесть! Еще не знает про чужих!
Он ещё так много не знает!
Трудно это осознать, но он ни разу не ходил по Земле, для него история и все рассказы о станции — сказка, в которой он, в общем-то, неплохо обитает, каждый день получая еду из водорослей и капроновые носки одного и того же цвета.
И опять острая боль вопроса пронзает меня простым и ядовитым жалом, что же с ними будет? Я то пожил на свете. Я видел коммунистический режим, я видел падение империи, я помню ещё о мировой войне, а этому большому ребёнку известна только система ходов на станции.
— Как твои подопечные?
— Гуляют, сэр! Согласно графика, сэр.
— Больных нет? Настроение как?
— Чего им болеть? Нормально всё, правда, сегодня они злые какие-то… кино не смотрят… но висят спокойно.
— Ты прослушал приказ?
— Да, сэр. Дежурный предупредил. Но они же ничего не могут! Даже ко мне приблизиться и то не могут, чего бояться?
— Какая у тебя специальность?
— Биолог, сэр! Я уже видел Глаз, сэр!
Последнее он вскрикивает, добавляя уже сверх нормы, хвастаясь как ребёнок, который боится, что его не станут слушать, гордясь тем, выходил в открытый космос, тем, что допущен к святая святых на острове науки.
— Ты уже прошел Ритуал?
— Нет, сэр! Через двадцать дней, сэр!
Правильно. Вот, почему я его и не узнаю. До Ритуала дети живут в семьях, рядом с родителями и не участвуют в больших церемониях. Но тогда он, кажется, не имеет возможности стоять в карауле и исполнять вахтенную работу, а уж в косм выходить точно нельзя! Здесь что-то не так и он, видимо, понимает это, тем более, что Первый никогда не допустит нарушения Инструкции.
Ага, до него тоже это дошло, глаза забегали…а покраснел-то как… не надо, я же не офицер трибунала, и вспомнил, действительно, год назад был мальчик, который не прошел церемонию. То есть, ты у нас уже большой, малыш…
— Я болел, сэр! Поэтому пропустил Ритуал.
— Чем болел?
Болезнь — это ЧП, на станции, где практически нет микробов, которые могли бы вызвать эпидемии, все болезни вводятся в кровь в виде прививок, чтобы не разрушить до конца человеческий иммунитет. Гесс мнётся, я вижу, что он что-то пытается скрыть. Это от меня то, старого волка, умеющего распознавать враньё ушами в темноте!
Милый белокурый атлантик, ростом вдвое выше меня, прекрасный, как ангелочек на картинках, он сутулится, покрывается красными пятнами и медленно произносит:
— Я поймал зайца у Глаза. — и с паузой в несколько секунд — Я забыл опустить стекло, сэр.
