Валентин Юрьев - Отбросы
Все бытовые разговоры, в том числе и всего командного состава записывались через Спрута и где-то, как-то и кем-то прослушивались и трепарировались. Мало того, записывались все данные о состоянии человека, о месте его нахождения, о его собеседниках и всё остальное, что могло пригодиться в фискальной работе.
Всё это я знал хорошо. Честно говоря, меня мало трогало такое трепетное отношение, я всю жизнь прожил в подобных условиях в закрытом городе и на военных объектах и уверен, что когда человек не врёт, ему нечего скрывать и давление просто так не подскакивает.
Поль, как мне говорили был одним из лучших в своём хакерском деле, и работал научником, то есть не состоял в штате тюрьмы, а разрабатывал какие-то умопомрачительные операционные системы, используя Спрута как тренажер.
Мы даже немного дружили, на деловой ноге, но с учетом разницы в возрасте, не сходились близко. Замкнутый и молчаливый, весь в себе, строгий и отчуждённый, говорил он сухо и только о работе, но говорил то, что надо. Никогда не участвовал в наших общественных забавах, ссылаясь на занятость, и, действительно, постоянно, и днём и ночью торчал в своём детище, в помещениях, недоступных для посторонних, а временами и спал там же. Но именно с его помощью так далеко подвинулся синтез речи.
Будучи авантюристом по натуре, я серьёзно отнёсся к записке и после совещания мы долго висели с Полем в пустом модуле, уединившись, и мне был устроен строжайший экзамен на человеческую зрелость.
Поль знал русский язык, точнее, неплохо изучил его, когда начальником стал русский, и мне пришлось как на исповеди рассказать о себе многое, а он потихоньку раскрывал черные тайны персидского двора. В случае неудачи он мог разом потерять всю свою команду, потому что речь шла о святая святых, о командной системе Первого и, фактически, о возможном захвате власти на станции, то есть о самом запретном.
Я же в свою очередь, тоже сильно боялся, с детства напуганный книгами о шпионах и разного рода коварных людях.
А, может, это очередная проверка? Мало ли я видел разных интриг и провокаций в прошлой жизни? Может быть, я вызываю подозрение своей демократичной разболтанностью в этой тюрьме особо строгого режима, и это — испытание?
Разумеется, мы не разговаривали вслух ни о чём таком, просто играли в шахматы. Поль рассказывал о себе, о своей Франции, о курортах в Шамони с сотней горнолыжных трасс, о красоте француженок.
А я в это время читал распечатанный на тонком пластике текст о семи уровнях доступа и о том, что машинные адреса, пароли и явки шестого уровня они, хакеры, уже сломали из профессионального любопытства, а вот последний пока что недоступен.
А я рассказывал о себе, о наших Нижегородских и Кировских лесах, в которых каждый год теряются грибники и о заброшенных глухоманных пустынных местах, где не работают мобильники и не живёт вообще никто, кроме диких зверей, и временами писал ответы в электростатическом блокноте.
А сам в это время читал и судорожно думал, думал. Наверно процесс в моей голове даже нельзя так гордо называть, там вертелась каша из отрывочных всплесков эмоций.
Бежать?… Сволочи!.. За борт?.. Гады!… Неужели конец? Провокация?… Найти этих мерзавцев?… А может, гордо шарахнуть станцией по Пентагону? Всей массой. Или по Кремлю?
Здравое решение пришло всё на том же эмоциональном уровне. Я просто поверил Полю. Куда мне было бежать, что за глупость. Я сроднился с персоналом, "зацепился", привык к станции, ее размеренному ритму жизни, зарплате, привык к тому, что я там нужен, или мне так казалось, какая разница.
Да и что мне было терять? Жизнь? Тоже мне — ценность!
Разговор с Полем двинулся дальше. Он длился не один день, потихоньку, яд вливался в меня маленькими дозами, чтобы не убить сразу.
Подпольным хакерам оставалось проследить канал команд, скрытый секретами седьмого уровня. И вот тут заговорщикам мог пригодиться человек, собственный уровень которого выше всех остальных на станции, если только ему можно будет доверять. А пятый уровень был только у меня и у начальника охраны.
Я был принят в местную Козла-Ностру без клятв и обещаний, я льщу себя мыслью о том, что в ее составе были хорошие психологи, по каким-то признакам поверившие в мою лояльность. То есть, я им "показался".
На работу ушло несколько лет, она проводилась в режиме жесточайшей дисциплины и секретности, в течение которых приходилось для общения пользоваться специальным словарем, блокнотом и языком жестов. И всё время бояться Красной кнопки!
Конечно же, моя роль была пассивна — я всего лишь разрешил пользоваться своим именем для создания фальшивых запросов в память Спрута, но я горжусь и этой ролью.
Никто на станции, разумеется, не знал когда, с какой целью и от кого может поступить страшная команда на наше уничтожение. Конечно же мы пытались следить за политическими событиями в мире, но делали это по отрывочным сообщениям в прессе, Интернете, на телевидении.
После того, как умер один из пациентов нашего санатория, нам удалось "нечаянно" повредить капсулу, вырезанную из него при вскрытии. Был составлен официальный акт об уничтожении капсулы и тело ее было предано плавильной печи. Но за время перевозки наши умельцы сумели распотрошить эту фасолину и убедиться, что в ней нет ни яда, ни других элементов воздействия.
Стало легче жить. Однако, Красная кнопка оставалась. И могли быть другие сюрпризы, которые нами не были найдены. Достаточно того, что по чьей-то команде Первый мог просто свернуть свою деятельность, уничтожить служебные программы и обречь станцию на верную смерть.
Мы ждали…. Ждали…. И дождались.
Все произошло и решение было принято в те годы, когда тихо и незаметно повзрослевший Китай с его огромным населением перешел рубеж изготовления соломенных циновок и дешевых пластмассовых погремушек, купил современные технологии, создал в тайниках многочисленных пустынь современные ядерные заводы и неожиданно встал во весь рост рядом с высокоразвитыми и спесивыми от этого ядерными друзьями.
Встал без всяких мирных намерений. К тому времени китайцы успели тихонечко завоевать Дальний Восток России, запрудив его миллионами укоренившихся бомжей, прочно осели в Корее и Вьетнаме, раковыми опухолями застряли в глухих районах всех крупных городов мира и неожиданно стали первыми в желании перевернуть мир и в возможности это сделать.
Все старые враги 20-го века сразу стали такими крепкими друзьями, братьями по вере и борьбе за мировые идеалы, что стало ясно — без войны не обойтись.
