Валентин Юрьев - Отбросы
Милый белокурый атлантик, ростом вдвое выше меня, прекрасный, как ангелочек на картинках, он сутулится, покрывается красными пятнами и медленно произносит:
— Я поймал зайца у Глаза. — и с паузой в несколько секунд — Я забыл опустить стекло, сэр.
Теперь его " сэр" уже не звучит так бодро как раньше.
Я всё понимаю. По возрасту он уже давно может стоять в карауле и стоит. Наверно тут всё правильно.
А год назад его взяли в косм, там поневоле глаза разбежались от навалившегося обилия впечатлений, бедный мальчишка, он забыл опустить солнцезащитный фильтр и с детским восторгом оторвавшись взглядом от природного чуда, попал под прямое излучение Солнца.
Хорошо, что всё обошлось, мог ослепнуть, но он уже вспомнил, что не должен был проболтаться, понимает, что сейчас ему придётся назвать имя того, кто выпустил незрелого раньше времени, сумев обмануть даже Первого, видимо, запустив в чужом скафандре, после процедуры опознания. А назвать имя для него — предательство. Но мне и не нужно имя, оно очевидно.
— Грэймс?
Я спрашиваю так резко, что он сразу кивает головой, опуская ее вниз.
— И сколько же ты провалялся?
— Почти полгода, сэр! Растолстел, как бегемот!
Ну, он у меня дождётся, Носорог. Мог покалечить такого прекрасного мальчишку. И ведь ничего не доложили, это уже совсем свинство. А Спрут, который всё знает, молчал, потому что Гесс был ещё ребёнок, в его мозгу он как бы и не числился.
— Простите, сэр, это я сам виноват.
— Успокойся, Гесс, не переживай, всё в порядке….
Может ещё и сыграем как — нибудь?
Мы несколько минут (непозволительная роскошь) обсуждаем игру, в которую можно будет сразиться, Глаза у него, сначала тусклые и виноватые, загораются, пока он окончательно не успокаивается. Разумеется, это будет стрелялка-ходилка, я их тоже люблю, так что мир восстановлен и я двигаюсь дальше.
Игры в нашем плацкартном вагоне занимают половину жизни. У нас нет бумаги, книг, игрушек, дети с первых недель жизни осваивают общение с Шивой, которого часто называют "мамой", он реагирует правильно, обучая их и говорить и рисовать, универсальная нянька. Сначала через излучатель, а в четырнадцать детям вшивается капсула и они становятся полноправными жителями.
Мультфильмы и игры не просто развлекают, они открывают мир. Есть игра, в которой дети узнают всё о нашей станции, изучают названия отсеков, траектории перемещения и даже воюют друг с другом в наших помещениях, после чего, в реальном мире они лучше взрослых знают как быстрее пройти в нужное место на Ковчеге.
В другой игре надо правильно расположить гравики на корпусе станции, чтобы она двинулась к нужной планете, это уже, вроде, и не игра, а боевой тренажер.
А дяди и тёти тоже недалеко ушли от детей, с увлечением разбрызгивая свои неизрасходованные запасы эмоций и адреналина. Но не все. Многие изучают серьёзные науки, наши справочники и учебники собраны со всего света.
Мало того, наши жители сами пишут книги, сочиняют игры, оформляют свои научные открытия, пишут друг другу письма и даже сочиняют музыку, для этого им синтезируется клавиатура типа фортепьянной и Шива услужливо играет эти домашние опусы.
** В тюрьме при обходе разговор с разжалованным хакером, переведенным в охранники за попытку проникнуть в систему
Я последовательно, обхожу все помещения тюрьмы и не вижу, как всегда, никаких отклонений. Кроме мелочей — странных коротких взглядов заключенных, которыми они постреливают мне в спину, не зная, что там тоже есть видеокамера и все их первобытные реакции будут сегодня же анатомированы личным психологом.
Может быть, в обычный день я бы и не обратил внимания на эти взгляды, но сегодня день особенный. И сказанные на Круге слова Эйрика заставляют пристальнее смотреть и слушать и мне стыдно за то, что не я сам обнаружил это маленькое отклонение, которое просто бьёт в глаза!
Я думаю о том, что слухи, наверно, ползут и сюда, а надежда на жизнь или, наоборот, страх смерти всегда живут в сердце, даже в каменном сердце убийцы, каковыми эти люди всё ещё остаются.
У меня нет никаких сомнений на этот счёт. Убийцы.
Все реакции, все слова, все действия каждого заключенного анализируются психологом ежедневно и любые отклонения сразу фиксируются. Вспышки ярости, сбой ритма существования, отказ от любимого фильма, еды или игры — всё анализируется и мы всегда знаем тех, кто раскаялся и хотел бы вернуться к нормальной жизни.
И точно также знаем оголтелых, вконец испорченных единиц человеческой расы, которых надо бы по-хорошему отпустить навсегда за борт. Этот вопрос много раз поднимался и опускался. Зачем нам сейчас, после Дня Развода, нужен наш опасный балласт? Земля всех отвергла и превратила в ничто, так зачем же сохранять эту мерзость, все мысли которой на протяжении всего полёта были только об одном — как бы удрать и продолжать ту жизнь, к которой они привыкли. И двадцать лет не усмирили этих нелюдей, многие из которых постарели и тряслись от немощи, но оставались врагами человечества.
Были и другие, истинно раскаивающиеся, а точнее, изменившиеся вместе с изменением обстановки вокруг них. Может быть, на Земле они остались бы тем, кем были, но здесь мы их долгое время проверяли и потихоньку давали участвовать в общей жизни.
Психологов у нас целый отряд и каждый из них уже много лет ведёт одних и тех же заключённых, зная о них всё, вплоть до интимных подробностей. А поскольку подопытные об этом не догадываются, они и не стремятся скрыть что-то, оставшись наедине. Они искренни как дети и вовсе нетрудно понять, о чём они думают.
Но эти взгляды в спину сегодня были странными. Может быть, беспроволочный телеграф и тут работает и они знают о чужих? Или просто плохая еда так повлияла? Других поводов для изменения поведения просто не могло быть.
Узнали же они откуда-то о нашем полёте в День Развода. Узнали сразу! Ведь едва уловимое движение станции внешне невозможно было определить, заметить, что она куда-то поехала можно только с помощью специальных приборов, а охранники — народ настолько тренированный, что им бы и в голову не пришло общаться с полосатиками.
Тем более, что все их слова точно так же как у зэков записываются и ложатся на те же столы Психологов, ибо примитивные человеческие страсти давно уже изучены, препарированы и предсказуемы как три аккорда и легко распознаются. И как умеют предавать охранники, я хорошо знаю, ещё неизвестно как бы они вели себя на Земле…А ведь их немало, три смены и в каждой полторы сотни дежурных, наблюдающих, проверяющих, почти полтысячи.
