Евгений Прошкин - Слой
— Слушай, неуемный, ты один вопрос обещал, а задал сто, — проговорила женщина.
— Так вы же на него не ответили, — сказал Костя и, подойдя к телефону, обрезал провод. Потом повернулся к Елизавете и ненавязчиво продемонстрировал нож. Лезвие длиной с телефонную трубку было сплошь усеяно чешуйками засохшей крови.
— Гра-абят... — прошептала женщина. Кастрюля грохнулась на пол, и в коридоре пронзительно завоняло кислыми щами.
Глава 7
Мобильного телефона Петр никогда не имел, поэтому долго искал, куда нужно тыкать.
Прежде чем он ответил, трубка чирикнула раз семь или восемь.
— Да? Слушаю.
— Слушаешь? Это хорошо.
Голос был незнакомым, но сам процесс общения по телефону доставлял Петру огромное удовольствие. Он что-то напоминал.
— Слушай внимательно, урод безбашенный. Человечек, которого ты вчера...
— Простите, а с кем я говорю? — удивился Петр.
— "Простите" будет потом, когда мы до тебя доберемся. Ты ведь вчера не лоха какого-то задел. Ты нашего человечка опустил. Нашего, понимаешь?
— Не понимаю, — признался Петр. — Куда его дальше опускать, если он и так уже не человек, а человечек?
— Борзый бычок, — с необыкновенной благостью заметил абонент. — Ты чей, Робин Гуд? Ты каковских будешь, а?
Петр оторвал трубку от уха и задумался. «Каковских». Что за вопрос? Он сам по себе, он... он...
Его вдруг охватило отчаяние — всепоглощающее, такое, от которого холодеют пальцы и кружится голова. Кто он?
— Куда пропал? — крикнули в динамике. — Эй, бычок, не прячься! Ты где?
— Я? — дико озираясь, спросил Петр. — Я здесь. На чердаке.
— На каком чердаке, мудило?
— Не знаю, — сказал он и отключил трубку. Вокруг стояла жаркая духота, насыщенная запахом гнили и чего-то еще — резкого, отвратительного, забившего ноздри. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице не было, но черные стропила сочились влагой. Тут и там возвышались серые сталагмиты птичьего дерьма, самый ближний упирался Петру в ботинок.
Он брезгливо отдернул ногу и вскочил, но, треснувшись макушкой о деревянную балку, присел обратно.
Вопросов было много. Первый — «Кто я?», второй — «Где я?», третий...
Петр поразился тому, как быстро возник этот список. Словно он только и делал, что выяснял, — каждое утро. Правило, выработанное за время отлежки... где?.. ладно, это потом. Правило диктовало: проснувшись, не открывай глаза. Пусть к тебе обратятся, назовут по имени. С этого начнется день.
«Бычок», «безбашенный» и еще как-то. Нет, такие имена его не устраивали.
Петр вздохнул и осмотрелся. Крыша двускатная, значит, не многоэтажка. Десяток разбитых бутылок и море бумаги, в основном — темные покоробившиеся газеты. В них можно почерпнуть хоть какие-то сведения, но Петр предвидел, что статьи о человеке на чердаке там не будет. Никто не подскажет, никто не объяснит.
Он пошевелился, и под рукой что-то громко зашуршало. Это был желтый полиэтиленовый пакет с грустным верблюдом и маленькими, чуть повыше верблюда, пирамидами. В пакете лежала толстая записная книжка, пачка сигарет, банка пива и круглый сверток с надписью «BIG MACK». Большой мак оказался мятым, сырым бутербродом. Петр не выдержал и куснул. Котлета была жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом, Петр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.
Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но откуда записная книжка? Повинуясь неожиданному и какому-то невнятному порыву, он открыл ее на букве Н.
Мозг кольнуло электрическим разрядом. В начале страницы находились какие-то фамилии с номерами, а под ними другой пастой и другим почерком было написано: «Нуркин». Дальше, ломая жанр телефонной книги, шел столбец сплошного текста, занимавший — Петр проверил — два листа.
«Сперва пожри».
Он сдержал благодарную отрыжку и уже не смог оторваться.
"Ты Петр Еремин. Твои друзья: люди из Народного Ополчения (я никого не видел). Враги: члены Чрезвычайного Правительства и их подручные (черный список вспомнишь сам, он не забывается). Что с тобой случилось ? Этого я не знаю. Кажется, случилось не с тобой, а с миром. Все куда-то подевалось. Была война (вспомнишь), теперь нет. Чрезвычайного Правительства тоже нет. Ни одного человека. Я ничего не понимаю. Все сошли с ума. Встретил пару знакомых, они меня не узнали. Лежал в психушке, там пытались вдолбить новую биографию: жена, сын и все такое. К Нижней Мухинской не приближайся, опасно. Деньгами я разжился, на первое время хватит.
Достань оружие. Постарайся найти кого-нибудь из наших. В чужие руки эти записи попасть не должны, но и выкинуть их нельзя. Завтра они тебе понадобятся. Если что-нибудь вспомнишь, дополни. Вот еще: Нуркина я не нашел, никаких следов. Небось отсиживается за бугром. Все. Будь осторожен".
Петр отложил книжку и потер подбородок. Кожа была чистой — молодец, вчера позаботился. Он с легкостью вспомнил, как брился в туалете на Павелецком вокзале, как покупал в аптеке шведскую мазь от гематом — зеркала на чердаке не было, но левый глаз видел нормально, — вспомнил, хотя это было значительно раньше, как колбасил того наглого человечка на углу Нижней Мухинской и Малой Пролетарской.
Вспомнил и все остальное — разом, без посте-г пенных озарений, без удивления даже, просто немного сосредоточился, и все появилось. Само. А уже через минуту не мог поверить, как это возможно — забыть собственную фамилию, не мог представить себе то состояние, в котором пребывал раньше. Снилось, что ли? Нет, так долго не спят. Взрыв на Кузнецком был в начале весны. С неба каша какая-то падала, и под ногами каша, только грязная... А сейчас вон лето в разгаре. Солидное выходит пятнышко. В смысле, белое пятно.
Петру стало немного обидно за те неимоверные усилия, что пришлось приложить для организации побега. По существу, он функционировал не более двух часов в день — уже под вечер, когда санитары разгоняли по палатам, остальное же время слонялся по больничным коридорам и насиловал память.
Теперь с этим покончено. Он прикрыл глаза — лишь на секунду — и тут же вспомнил свой домашний телефон. Позвонить? В блокноте про жену какую-то написано. Вот и разберемся.
Петр взял трубку и набрал номер. Ответили сразу.
— Кого вам? Толик, сосед!
— Здорово. Узнаешь? — волнуясь, заговорил Петр.
— Кого надо-то?
— Привет, Анатолич! Это Петя! На том конце раздалось невнятное бурчание — видно, Толик с кем-то совещался. Через секунду к телефону подошла Лиза.
