Роберт Хайнлайн - Звездный зверь: Астронавт Джоунз. Звездный зверь. Туннель в небе
— Почему бы и нет? Вы когда-нибудь играли в плоские шахматы?
— Немного.
— Принцип тот же, но немного больше фигур, и еще одно направление для движения.
Она села напротив него, и он показал ей ходы.
— Это грузовые роботы… пешки. Они могут становиться любой фигурой, если пройдут к противоположному краю. Эти четыре фигуры называются звездными кораблями, это единственные фигуры, которые ходят сложно. Они соответствуют коням. Они должны делать внутрикосмический переход и всегда оказываются на новом уровне, а переход всегда делается в определенной пропорции: либо так, либо так. А это имперский флагманский корабль, ему надо поставить мат. А вот… — Они сыграли учебную игру с помощью Мистера Чипса, которому нравилось двигать фигуры, хотя ему было совершенно безразлично, чья очередь ходить.
Наконец Макс сказал:
— Вы быстро схватываете.
— Конечно, настоящие игроки играют в четырехпространственные шахматы.
— А вы играете?
— Нет. Но надеюсь когда-нибудь научиться. Надо всего лишь держать в голове еще одно пространственное измерение. Мой дядя умел играть в четырех измерениях. Он собирался и меня научить, но умер.
Конечно, не следовало бы рассказывать ей о дяде, подумал Макс.
Элдрет взяла один из флагманских кораблей.
— Скажите, Макс, мы уже скоро будем делать наш первый переход, да?
— Сколько сейчас времени?
— Двадцать одна минута пятого. Пожалуй, мне пора подниматься к себе.
— Значит, осталось… хм… тридцать сем часов и семь минут, если операторы компьютеров не ошибаются.
— О-о… вы разбираетесь в таких сложных вещах. Вы могли бы мне объяснить, что такое «переход»? Я слышала, как капитан говорил о нем за обедом, но я ничего не поняла. Мы как бы нырнем в искривление космоса, верно?
— О, нет. Искривление космоса — это очень некорректный термин. Космос не «искривляется», если не учитывать те места, где «пи» не равно 3,1415923846264338327 и так далее — как внутри ядра. Но мы направляемся в место, где космос, в общем-то, плоский, а не слегка выгнутый, как около звезды. Аномалии всегда плоские, иначе бы они не совмещались, не были бы конгруэнтными.
Она была озадачена.
— Может быть, вы растолкуете мне это?
— Послушайте, Элдрет, насколько вы знакомы с математикой?
— Я? Я не сдала тест по неправильным дробям. Мисс Мимси очень сердилась на меня из-за этого.
— Мисс Мимси?
— Мисс Мимси держит школу для девочек, поэтому я и слушаю вас, открыв рот. — Она продемонстрировала, как она слушает. — Но вы говорили мне, что даже не закончили сельскую среднюю школу. Как же?..
— Верно, но я многому научился от своего дяди. Он был великим математиком. Конечно, его именем не названы никакие теоремы, но все равно он был великим, я так думаю. — Он чуть помолчал. — Я не знаю точно, как вам объяснить; необходимо построить уравнения. Послушайте! Вы могли бы на минуту одолжить мне вашу косынку?
— А? Конечно. — Она сняла косынку с шеи.
На косынке был фотопринт, изображающий солнечную систему — подарок на День Объединения Планет Солнечной Системы. В середине косынки находилось традиционное изображение солнца, окруженного кругами, представляющими орбиты планет, еще на фотопринте было изображено несколько комет. Пропорции были сильно искажены, и в качестве точного изображения Солнечной Системы фотопринт не годился. Но для Макса и этого было достаточно. Он взял косынку и сказал:
— Вот это Марс.
— Вы прочитали, — ответила Элдрет. — Так нечестно.
— Помолчите и послушайте. Вот это Юпитер. Чтобы проделать путь от Марса к Юпитеру, вы должны пролететь отсюда досюда, не так ли?
— Ну… очевидно.
— Но предположим, я сверну ее так, что Марс окажется на Юпитере? Что может помешать шагнуть с одной планеты на другую?
— Ничего, я думаю. Только то, что можно сделать с косынкой, вряд ли можно проделать с космическим пространством. Или я не права?
— Нет, этого нельзя делать вблизи звезды, но когда вы на значительном удалении от нее, это вполне возможно. Понимаете, как раз это и называется аномалией: это место, где космос изгибается, превращая огромное расстояние в нулевое.
— Значит, космос все-таки искривлен?
— Нет-нет-нет! Посмотрите, я лишь свернул вашу косынку. Я же ее не растянул! Я ее даже не помял. И то же самое происходит с космосом: он помят, как комок бумаги в мусорной корзине; не искривлен, а лишь помят. Само собой разумеется, это делается посредством дополнительных измерений.
— Для вас это «само собой разумеется», а я вот не понимаю.
— Расчет очень прост, но это трудно объяснить, потому что это нельзя увидеть. Космос — наш космос — можно сжать так, что он поместится в кофейную чашечку, все его сотни тысяч световых лет. Конечно, в четырехмерную кофейную чашечку.
Она вздохнула.
— Я не представляю себе, как такая четырехмерная чашечка может содержать кофе, не говоря уже о целой Галактике.
— Это совсем просто: всю эту косынку можно поместить в наперсток. Принцип тот же. Но дайте мне закончить. Раньше считалось, что скорость света — это предельная скорость. Это было и верно, и неверно. Это…
— Как же может быть одновременно и верно и неверно?
— Это одна из аномалий Хорста. Вы не можете двигаться быстрее света в нашем космосе. Если вы это сделаете, то окажетесь в другом космосе. Но если сделать это там, где космос свернут, конгруэнтен, то вы лишь срежете путь, но останетесь в том же космическом пространстве. Насколько далеко вы окажетесь от исходного пункта, зависит от того, как свернут космос. А это, в свою очередь, зависит от массы в космосе, а эта зависимость достаточно сложна, ее нельзя описать словами, но можно рассчитать.
— А если превзойти скорость света в любом другом месте?
— Тогда случится то, что произошло с теми, кто впервые это попробовал. Они не вернулись. Поэтому такие рейсы очень опасны; исследовательские корабли «пробуют» аномалии, которые были рассчитаны, но не испробованы. Поэтому астронавтам и платят так много. Им приходится направлять корабли в место, которое они не могут видеть, они должны превзойти скорость света в определенной точке ни раньше, ни позже и затормозить точно в определенном месте. Стоит пропустить какую-нибудь запятую при вводе данных, и все кончится очень печально. Сейчас мы летим с ускорением в двадцать четыре «же», мы начали разгоняться с того момента, как вышли из атмосферы. Конечно, мы этого не чувствуем, поскольку находимся внутри поля с искусственной гравитацией. Это еще одна аномалия. Но мы приближаемся к скорости света. Очень скоро нас, как арбузное семечко, сжатое между большим и указательным пальцем, выбросит к Тете Центавра, что за пятьдесят восемь световых лет отсюда. Все очень просто, если правильно подойти к этому.
