Темные числа - Зенкель Маттиас
Наблюдать за соревнованиями? Эспозито, наверное, считал, что часами смотреть на размышляющих программистов очень увлекательно: четыре зала, где потные молодые люди кусают губы, грызут карандаши, украдкой вытягивают шеи, пытаясь поймать взгляд тренера, или, закрыв глаза, трясут головой. Единственное отличие от спартакиады по математике заключается в том, что здесь время от времени участники вводят строки кода, либо в отчаянии смотрят на экран, когда там вспыхивает надпись OVERFLOW или замирает курсор.
Значит, остается Мавзолей. Да, пожалуй, для всех участников это лучший выбор: соглядатай, следовавший тенью за ней по пятам, производил впечатление еще не очень опытного. Очередь тянулась через Красную площадь, вниз по Кремлевскому проезду, мимо башни Арсенала в Александровский сад, где через триста метров делала петлю и возвращалась на центральную аллею у входа в парк, сворачивая на Манежную улицу. По словам Ники, иногда очередь так растягивается, что в хвост встают москвичи, думая, что на Арбате выбросили дефицит. Пока Мирейя прикидывала, долго ли придется стоять, предполагаемое время ожидания увеличилось из-за подошедшего батальона инженерно-строительных войск. Интересно, будут ли через шестьдесят лет кубинцы из провинций и туристы из братских государств каждый день выстраиваться в Гаване в километровые очереди от набережной Малекон до площади Революции, чтобы попасть в мавзолей Фиделя?
Мирейя купила мороженое и отправилась гулять. Рыжему пареньку, который, особо не скрываясь, шел за ней от метро до Боровицкого холма, тоже наверняка понравится в Кремле. Он и в самом деле с интересом разглядывал Царь-пушку, а потом продолжил следовать по пятам за Мирейей: от колокольни Ивана Великого через ГУМ до бронзового Пушкина, погруженного в мысли и созерцавшего собственную туфлю, покрытую голубиным пометом. Эту позу рыжий освоил в совершенстве. Мирейя решила завлечь соглядатая на Патриаршие пруды, к памятнику Крылову в Ермолаевском переулке и направить к трамвайным путям: «Турникет ищете, гражданин?» Однако, когда она снова оглянулась, рыжий уже пустился вслед за другой женщиной и исчез в сутолоке на Тверском бульваре. Мирейя внезапно почувствовала себя невероятно уставшей, а тут еще и желудок заурчал.
– Быстро же вы забыли меня, сеньора.
Считая этажи гостиницы «Космос» и определяя, где окно ее номера, Мирейя прошла мимо Шлыкова, не заметив его. Однако звонкий голос мужчины она сразу узнала. Таксист стоял, прислонившись к крылу светло-серой «Волги».
– Такая уж судьба у всех, кто работает в ночную смену, я так думаю. Но я не жаловаться приехал. Меня Маканин прислал. Передает, что матери и дети в добром здравии, а ваша команда лежит в Ховринской больнице, это в Ленинградском районе, – сообщил он и вызвался отвезти туда Мирейю. – Может, днем вы меня лучше запомните.
– Мне сначала нужно позвонить в посольство.
– Вот это да, неслабо. Тогда остановимся по пути у телефона-автомата…
В посольстве трубку взяла секретарша Зайас. Судя по старомодной и изысканной манере выражаться, ей было лет девяносто:
– Не будете ли вы столь любезны оставаться на линии?
Мирейя услышала стук, с которым трубку положили на что-то твердое, шорох ластика и карандаша, потом секретарша снова заговорила:
– Повторите, пожалуйста, с кем вы хотите переговорить?.. Атташе Эспозито?.. Эспозито Мендес?.. Это, должно быть, недоразумение. Сегодня утром?.. Мне невероятно жаль, но это совершенно исключено. Должность атташе уже продолжительное время свободна… Не нужно отчаиваться, моя дорогая. Со следующей недели доктор Тамайо имеет честь взять на себя эти обязанности. Войдя в курс дела, он будет рад подробно ответить на все вопросы. Разумеется, нужно будет предварительно записаться.
Мирейя не собиралась отступать. Она хорошо пообедала и теперь, когда точно знала, откуда начинать поиски Эдуардо и участников Спартакиады, совсем не чувствовала усталости.
– А с кем я могу поговорить сейчас? Речь о местонахождении нашей юношеской сборной…
– К сожалению, я не уполномочена давать информацию о гражданах нашего государства. Если вы будете так добры еще немного оставаться на линии…
Секретарша отложила трубку, и Мирейя услышала, как она на русском спросила: «Шура, плутоническая порода, восемь букв, в середине К-О? Как же так, голубушка, ты же всегда все знаешь… Подожди минуточку!»
Секретарша снова перешла на изысканный испанский, который не был похож ни на один диалект, гласные она не глотала, а звук «л» произносила как «л»:
– Могу я вам еще чем-то помочь, дорогая?
– Лакколит.
– Что, простите?
– Плутоническая порода, восемь букв. Лакколит.
– Ни за что бы не догадалась. Огромнейшее спасибо.
– Не за что. Но скажите, пожалуйста, к кому мне все же обратиться?
– Вопросами культуры и спорта временно занимается лично господин посол Сото.
– Будьте так добры передать ему, что наша юношеская сборная находится в Ховринской больнице.
– Разумеется, дорогая. Хотя в его графике я не вижу ни малейшей возможности для выездной встречи. Он сейчас проходит лечение на Кавказе. Однако не сомневайтесь, мы желаем нашей сборной скорейшего выздоровления и отправим букет цветов для поднятия духа.
– А в «Войне и мире» я играл барабанщика. В Бородинской битве меня с барабаном видно немножко с краю экрана. А через три года, когда я был знаменосцем, нашу группу отправили на съемки Ватерлоо. Не в Бельгию, конечно, а в Ужгород, в Закарпатье. Полторы тысячи километров в фильме погоды не делает, парочку холмов убрать, лесок добавить, и готово… Когда мы выстроились в линию и двинулись вперед, я иногда даже камеру не видел, только порох и красные солдатские мундиры вокруг. Как путешествие во времени. Только все погибшие и раненые потом воскресают…
Все это и многое в том же духе Шлыков рассказывал, пока они ехали в больницу. Через тридцать три минуты он указал вперед:
– Вон, громадное здание, это она и есть.
Больницу освещало полуденное солнце. Мирейя чихнула, прикрыла глаза ладонью. Фасад десятиэтажного здания был выложен белой плиткой до самого парапета кровли. Мирейя заметила, что в выходившей на улицу стороне здания нет дверей и окон. Шлыков поджал губы и остановил такси на обочине.
– Маканин дал этот адрес. Наверное, карантинное отделение с другой стороны. Но я на своей колымаге туда не проеду, днище разобью.
Мирейя вышла из машины. Грунтовая дорожка, по краям которой лежали кучи грунта и песка, вела к домику-коробке и дальше к больничному корпусу. Он тоже не был достроен. Сквозь оконные проемы Мирейя разглядела неоштукатуренные кирпичные стены, трубы и лестничные пролеты. Рабочих и в помине не было, как будто сигнальный гудок позвал всех строителей на обед в какое-то скрытое от посторонних глаз место. Царила тишина, только несколько воробьев затеяли потасовку среди цветов аконита и чертополоха, да галька хрустела под ногами. Мирейя неуверенно семенила на каблуках: если бы знала, что ее ждет, надела бы туфли на плоской подошве.
– Стой, девушка. Ты знаешь, куда идешь? – раздалось из металлического домика-коробки, который издалека походил на очень большую собачью будку. Из полустертых, написанных краской букв Мирейя мысленно сложила слово «Диспетчерская № 2». Надпись у двери, сделанную недавно голубой краской, расшифровать оказалось сложнее, потому что трафарет художника не совпадал с профлистом: то ли 33 К ГП, то ли ЭЭ К ПП. Из домика вышел охранник. Прищурившись, он окинул Мирейю взглядом. Ребристые отпечатки на левой щеке и виске говорили, что он долго сидел, прислонившись лицом к стене. Он внимательно выслушал вопросы Мирейи, но, очевидно, следуя инструкции, ничего не ответил и потребовал: «Документы!»
Его голос отдавал металлом, а запах изо рта побудил Мирейю отступить на шаг назад. Истолковав это движение как нежелание показать документы, охранник костяшками пальцев постучал по голубым буквам. Стук эхом отозвался среди выложенных плиткой стен и спугнул стайку воробьев. Мужчина тем временем разъяснил, что значат буквы в акрониме:
