Темные числа - Зенкель Маттиас

– Нет, – ответила администратор, – багаж кубинской сборной не доставляли… Повторите еще раз имя… Нет, никаких сообщений для вас тоже не передавали… С кем переговоры?.. Гавана? Ориентировочно через два-три часа соединим с вашим номером.

Мирейя как раз собиралась войти в лифт, когда из-за багажной тележки вдруг вынырнул Радионцев. Было заметно, как вымотал долгий конкурсный день помощника председателя оргкомитета: голова, казалось, держится на плечах только благодаря туго завязанному галстуку.

– Хорошие новости, – хрипло сообщил Радионцев. – Мы наконец узнали, в какой больнице ваша команда; надо признать, все получилось несколько своеобразно, не нашлось свободного карантинного отделения, которое могло бы вместить всех, так что пришлось решать на ходу, не хотелось ведь разлучать ребят, это было бы жестоко, вдали от дома, одни, в больнице, разве можно, а завтра утром мы им цветы…

Мирейя перебила его:

– Эдуардо Пиньера попросил меня срочно передать одну просьбу председателю Совакову.

– А, так вы уже общались с тренером, – сипло сказал Радионцев. Без ущерба для головы он развязал галстук, доказав, что еще сохранил запас прочности. – Отлично, отлично… Просто камень с души. Но ваша просьба сейчас некстати, начинается внеочередное совещание тренеров, которое…

– Отлично! Просьба Эдуардо Пиньеры касается именно этого совещания.

Тут голова Радионцева все же слегка опрокинулась набок. Он искоса посмотрел на Мирейю снизу вверх и, видимо, понял, что она понимает, что он понимает, что она понимает, что необходимые решения будут приниматься на другом уровне.

– Пойдемте, – вздохнул он и пропустил ее в кабину лифта. Неуклюже ткнув ключиком в панель управления, он запустил механизм, и кабина двинулась вниз, на цокольный этаж, для которого на панели не было кнопки.

В коридоре подвала стояли ящики с кое-как вымытыми, кисло пахнувшими бутылками из-под молока. Еще были тележки, наполненные чистящими средствами, румынским красным вином и пакетами риса. Два помощника повара стояли с таким ошарашенным видом, словно их застигли за чем-то неприличным. Мирейя и Радионцев прошли через вращающуюся дверь, и через пятьдесят метров коридор закончился большой проходной комнатой с кафельными стенами. Впереди Мирейя увидела два грузовых лифта, слева – шесть металлических дверей, ведущих в холодильные камеры, а справа – шесть двойных дверей, за которыми, если верить надписям, находились складские помещения I, II, III, IV и V. За распахнутой настежь шестой дверью открывался вид на уютно расположившуюся компанию: здесь собрались тренеры на так называемое совещание. Клайнверт, погрузившись в кресло, разглагольствовал на русском без акцента: «…При этом результаты расчетов и классовый подход должны рассматриваться как единое целое» и все в таком духе. Чон, его соперник из Северной Кореи, одобрительно кивал; в этой специальной сфере переводчик им не требовался. Всякий раз, когда Клайнверт называл что-то «объективным», чехословацкий тренер вздергивал брови, от чего создавалось впечатление, что у Соботы дискинезия или невралгия. Остальные семь тренеров сидели тут же полукругом у журнального столика, на котором стояли три монитора. Электропровода и кабели для передачи данных уходили вверх, соединяясь в жгут, который исчезал на потолке в кабельном канале. Торшеры в задней части бывшего склада освещали стол с обильными закусками и школьную доску.

Когда Радионцев постучал о косяк двери, Клайнверт умолк и глазки его потонули в толстых складках кожи. Тренер советской сборной обернулся и оценивающе посмотрел на Мирейю. Разноцветные глаза Птушкова – отталкивающие и страстные одновременно – озадачили ее: она никак не могла понять, о чем он думает. Когда Птушков повернулся к Радионцеву, взгляд его сразу посуровел:

– Да?

Сотрудник оргкомитета Спартакиады откашлялся и покаянно доложил:

– У представителя кубинской сборной срочное сообщение для председателя Совакова.

– Он там, за компьютером с Хьюго, – ответил Птушков.

Мирейя заметила за дверью вешалку с зимними пальто и меховыми шапками. Рядом стояли шесть алюминиевых чемоданчиков. Ближайший был заперт навесным замком и стянут двумя ремнями. На нем красовался нарисованный от руки герб Народной Республики Болгария.

– Я поставлю его в известность, если это не противоречит правилам, – сказал Радионцев.

Клайнверт, сопя, выбрался из кресла и молча направился к столу. Остальные тренеры с помощью жестов и мимики, имевших как национальный, так и личностный характер, тоже выразили равнодушие.

– Ну, тогда… – прохрипел Радионцев. Вооружившись ушанкой и пальто, он исчез в одной из холодильных камер.

– Разрешите пока предложить вам что-нибудь, – обратился Птушков к Мирейе, широким жестом указав на стол с деликатесами. – Ну что ж, коллеги… От имени председателя Совакова приглашаю подкрепиться. Угощайтесь. Как известно, остатки сладки.

Клайнверт уязвленно выпятил губы, поставил наполненную до краев тарелку на подлокотник, а потом уже опустился в кресло.

– Хорошо поработал, хорошо поел, – протрубил Козловски, а Сёллёши поддержал:

– Мозг подзаправил, душу смазал!

Тренеры, что называется, принялись демонстрировать характеры и предпочтения: одни набросились на искусственную икру, калитки и крымское шампанское, другие налегали на котлеты по-киевски, капустный салат и сыры с квасом или пивом, а третьи позволили себе всего понемножку. Только тренер Болгарии ограничился пепси-колой. Взглянув на доску, Мирейя поняла его сдержанность – сегодня Методиеву еще предстояло выступать в тренерском соревновании:

Фамилию Эдуардо зачеркнули пальцем, другим тренером не заменили: еще был шанс успеть к четвергу.

Методиев уставился на мониторы, покачивая ногой в такт одинокому, призывно помигивающему курсору. На экранах центрального и правого мониторов пока даже не появилась командная строка, они мерцали голубовато-серым цветом. Председатель оргкомитета Спартакиады в запотевших очках вошел в комнату и сообщил:

– Замок примерз, что тут поделаешь. Но Хьюго уже вставил первую пленку. Теперь скоро. Я оставил там своего помощника. Прошу извинить меня и Мирейю Фуэнтес, – сказал Соваков и протянул руку, словно освобождая проход в толпе или указывая место сбора. Мирейя поставила бокал с шампанским на стол и последовала за Соваковым, который закрыл за ними дверь и предложил взять его под руку.

Мирейя все рассказала. Она не замечала тележки с редькой, свеклой, редисом и ревенем и ожидавших лифта уборщиц, посматривавших так, словно они заранее готовы отразить все обвинения. Вынув тетрадку, она изложила Совакову просьбу кубинского тренера.

Вернувшись в складское помещение № 6, Соваков уведомил команду тренеров, что Эдуардо Пиньера, к сожалению, вынужден неопределенное время оставаться на карантине и обращается с просьбой позволить Мирейе Фуэнтес участвовать вместо него.

Соваков и Птушков тихо совещались. Методиев, Мютеску и Баатарн снова отвернулись к мониторам. Клайнверт перегнулся через подлокотник к тренеру Северной Кореи и зашептал что-то, прикрывая рот рукой. Чон сдержанным жестом дал понять, что не понимает, чего хочет немец. Тогда тот перевалился через другой подлокотник в сторону вьетнамского тренера. Чан задумался, взглянул на доску и только потом кивнул. Мирейя глотнула еще шампанского. Она пожалела, что тренер Анголы возится в холодильной камере, ведь на первой Спартакиаде Хьюго Маватику не раз заверял, что независимая Ангола будет вечно благодарна отважным кубинцам. Он, несомненно, поддержал бы просьбу Эдуардо.

Тем временем Сёллёши отставил стакан с пивом и погладил черную как смоль бороду:

– Учитывая, что это соревнование в первую очередь служит проверке и развитию наших возможностей, в интересах всех участников было бы посмотреть, какие решения нашел Эдуардо и на что способна его программа.