Элизабет Тюдор - Человек-шок
Психическое состояние Скотта настолько ухудшилось, что однажды ночью он, не выдержав, стал кричать и браниться, приказывая своим галлюцинациям сгинуть и оставить его в покое. Джон удивился, когда его требование было исполнено воображением, и в камере наступила гробовая тишина. Его крик, однако, привлек внимание охранника.
-- Чего раскричался, кретин?
-- Хочу - кричу, хочу - молчу, тебе-то что?
-- В карцер захотелось? - играясь с дубинкой, надменно ухмыльнулся охранник.
Воспоминание об этом жутком месте заставило слабонервного Скотта встрепенуться. Он понимал, что там галлюцинации замучают его еще больше, поэтому постарался как можно вежливей ответить.
-- Я не хотел, просто чье-то вытье не дает мне спокойно поспать.
-- А-а, так бы сразу и сказал. Эй, уродец, заткни глотку, не то засажу в карцер, - обратился охранник к заключенному соседней камеры.
-- Так это поет мой сосед?
-- А ты думал призрак? - издевательски усмехнулся надсмотрщик.
Стоило ему отдалиться, как Скотт обратился к соседу.
-- Эй, приятель, ты меня слышишь? - он прислушался, но ему ответила тишина. - Я же знаю, что ты слышишь. Ответь мне.... Ну что молчишь? Оглох, что ли? - Скотт подождал несколько минут в волнительном ожидании, но незнакомец не откликнулся.
Джон вернулся в свою постель и долго не мог уснуть, все ждал в надежде услышать голос соседа, но тот молчал. Несколько дней Скотт не слышал больше его песен и бурчания. Он даже подумал, что охранник исполнил свою угрозу и засадил его соседа в карцер. Волнение настолько охватило Джона, что он решился спросить у охранника о судьбе заключенного из соседней камеры.
-- Он сидит у себя.
-- Тогда почему же он не отвечает?
-- Наверное, не хочет говорить.
"Я обидел его", - понял Скотт настойчивое молчание соседа и решил извиниться, чтобы обрести в его лице собеседника.
Джон очень нуждался в общении и не мог из-за гордыни упустить свой шанс. Как только наступила ночь и в камерах отключили свет, Скотт тихо обратился к соседу.
-- Приятель, ты не спишь? - ему никто не ответил. - Я не хотел так грубо обойтись с тобой. Не знаю, что на меня нашло... Признаться, я даже не подозревал, что эти звуки издает живое существо. Мне казалось, что это злая шутка моего воображения. Прости, что я накричал на тебя. Я не стану больше вызывать охрану, только заговори со мной. Молчишь? Значит, не прощаешь? - Скотт долго прислушивался, надеясь получить ответ. Но сосед так и не вымолвил ни словечка. Джон пытался заговорить с ним и в последующие ночи, но тот упрямо молчал. Скотт знал, что сосед все слышит, и не мог понять, отчего он игнорирует его. Ему казалось, что каждый человек, оказавшись в заточении, ищет общения. Он не понимал, почему тот узник высоко ценил свое одиночество. - Ну почему ты так суров? Разве тебе не совестно мучить отчаявшегося человека? Может, тебе доставляет удовольствие слышать мои мольбы? Ответь - в последний раз прошу! - Джон помолчал немного, потом рассердился и прилег на койку. Он укутался получше, и только смежил веки, как вдруг услышал голос, что-то тихо напевающий. Скотт приподнялся и приложил ухо к стене. Замер и затаил дыхание, чтобы услышать песню соседа:
Открою ли окна,
вгляжусь в очертанья -
и лезвие бриза
скользнет по гортани.
С его гильотины
покатятся разом
слепые надежды
обрубком безглазым.
И миг остановится,
горький, как цедра,
над креповой кистью
расцветшего ветра.
Певун замолчал и Скотт решил, что сможет заговорить с ним.
-- Ты отлично поешь! Я никогда не слышал прежде этой песни. Это ты сочинил?
-- Федерико.
-- Тебя так зовут?
-- "Ноктюрны из окна". Сочинение Федерико Гарсиа Лорки.
Скотт не слышал этого имени, но он был рад, что сосед заговорил с ним.
-- Как тебя зовут?
-- Ветер.
-- Я спросил имя, а не прозвище. Меня зовут Джон Паул Скотт. А тебя?
-- Ветер.
-- Ты издеваешься?
-- Нет.
-- У тебя нет имени?
-- В этих стенах больше ни у кого нет ни имени, ни будущего.
Джон вздрогнул и даже отпрянул от стены. Эти слова показались ему зловещим прорицанием рока.
-- Как долго ты здесь в заключении?
-- Сколько себя помню.
-- Не понял?
-- С рождения самого здесь я живу.
И домом родным эти стены зову.
"Псих какой-то", - подумал Скотт и вернулся в постель.
Сосед его до глубокой ночи что-то напевал, разговаривал сам с собой и даже смеялся. Джон столько дней пытался заговорить с ним и сейчас пожалел об этом. Он надеялся найти в лице соседа приятного собеседника, но, обнаружив его безумие, стал опасаться его. Такое знакомство могло стоить ему душевного равновесия, которое в последнее время и так было хрупким.
Скотт неимоверно обрадовался, когда на следующий день за примерное поведение его определили работать на кухню. Там он нашел своего друга Дарела Паркера. Общение с товарищем вернуло ему прежнее расположение духа. Хотя Джона определили на хорошую, ответственную работу, его все равно оставили в той же самой камере в блоке "D". Он просил перевести его из этого блока или хотя бы разместить в другой камере, которая будет вдалеке от ночного певуна. На его просьбы начальник охраны только рассмеялся.
-- Что сделал тебе этот несчастный? Он же ни ругается, ни дерется, а только поет.
-- Если бы он пел днем, я бы и не заикнулся, но всю ночь что-то воет как псина. Прошу, переведите меня куда угодно, только подальше от этого чокнутого.
-- Чокнутого? Этот друг ветра умнее всех вас. Он просто несчастен.
-- А кто из нас тут счастлив? Условия жизни у всех одинаковы, все мы несем свой крест, но никто не распевает по ночам и не мешает другим спать.
-- Скотт, сколько тебе дали?
-- Тридцать.
-- Ты здесь еще только месяц, а уже лезешь на стенку от скуки. А тому узнику дали пожизненное заключение, и он уже шестой год сидит в этой камере. Ему и работать запрещено, и общаться с кем-то. Так что отнесись к нему снисходительно.
-- Да что ты его жалеешь, Томми? Он же урод, на него страшно смотреть!
-- Если он изувеченный, это еще не значит, что он урод. Ты в душе своей, Гильберт, больше урод, чем он.
-- Не сравнивай меня с этим тронутым. Знаешь, что он сегодня делал, когда ему приносили обед? Он разговаривал с книжкой.
-- Ему одиноко. Если и ты жил бы в таких условиях, да еще и в полном одиночестве, то подружился бы даже с собственной тенью.
-- Надо лишить его права читать, слишком умные нам тут не нужны.
-- Не смей делать этого, Гильберт! Ты же не хочешь схлопотать себе неприятности. Блякуэлл будет недоволен твоими выходками.
-- Не понимаю, почему начальник так печется об этом зеке?
