Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия
«А страна Ин, где правил Коорэ?»
— Со временем в тех краях начались войны. Самого Коорэ уже не было, прошло несколько тысячелетий. Его великие постройки, не говоря уже о творениях Кронрэя, были стерты с лица пустыни до основания. Оставался лишь фундамент, но и его вместе с громадным памятником Белому Зверю замело песками.
Приходили новые племена. В иных местах они расчищали песок и обнаруживали следы былых построек. Их созидатели пытались возводить на них что-то свое, и это удавалось им с переменным успехом: фундамент оставался цел и невредим, а верхушка чаще всего ветшала и рассыпалась от времени.
Прежние технологии забывались, утрачивалась сама философия того, как и для чего это должно было строиться или делаться. Покойников начали бальзамировать и складывать в капсулы. Там их тела не горели, но и не гнили, высохшие от соли. Люди помнили предания, где шла речь о возвращении к новой жизни после полета к звездам…
Откопанного Белого Зверя изменили — поскольку тот удар молнии повредил голову льва, ему сделали человеческое лицо, посвятили некоему своему монарху и назвали Отцом Ужаса… Что-то похожее случалось повсюду: на руинах былого строилось новое, после гибло и оно. Но приходили новые и новые поколения и приспосабливали всё под свои нужды, и уже трудно было понять, где здесь начало, а где конец. Нас забывали… да что там — мы сами забыли себя! Мы дичали чем дальше, тем страшнее. И вот — пришли к тому, к чему пришли, уже в открытую убивая друг друга внутри одного государства…
«Убивая?! — растерялся Рарто, да и остальные ученики Паскома стали переглядываться. — Неужели тот мир, который он выдумал, все же стал реальным?!»
— Да. Стал…
Струи мягко поставили вновь прибывшего на хрустальную поверхность и померкли.
«Что ж, Фирэ, у тебя свой путь — ступай. Мы свидимся еще. И здесь, и в мире грубых форм, — Паском кивнул, и силуэт самоубийцы растворился у подножия Мирового Древа. — А к вам у меня будет большая просьба»…
Ученики оживились. Все они помнили тринадцатого ученика и его попутчицу, все любили их, и больше всего к ним были привязаны Рарто со своей спутницей, они-то первыми и заговорили о помощи не Взошедшему другу.
«Вам всем приходится время от времени воплощаться, чтобы помогать вашим ученикам. И хотя вы очень редко делаете это, я попрошу каждого из вас об одолжении. Как только вы окажетесь в том мире, напишите послание Алу… Пусть это будет… скажем, какая-то священная книга! Двадцать пять священных книг, считая и мой вклад. Двадцать пять священных книг, написанных на том языке, в чьем народе вы воплотитесь. Так больше вероятности, что хотя бы некоторые дойдут до адресата. Собрав их воедино, объединив все религии мира за счет перекликающихся между собой сентенций, Ал и его ученики прозреют и снова вернутся на путь Восхождения, оставив бессмысленные распри. Излечение начнется не сразу, но оно начнется, и этому поспособствуем мы с вами. Обещаете ли вы сделать это?»
«Да, Учитель! Мы все сделаем для Ала и Танрэй!»
И ни на мгновение не замешкался ни один из Взошедших учеников Паскома…
* * *1177 год от Р. Х., Центральная Италия, Тоскана, к юго-западу от Сиены.
Что забыл он на этом холме? Кто шепнул ему: «Гальгано, ступай на вершину Монтесьепи и жди!»? Чего ждать?
Рыцарь Гвидотти сжал рукоять древнего меча, его неразлучного товарища, свидетеля и участника кровопролитнейших столкновений с теми негодяями, которые, заискивая перед германскими императорами, осмелились пойти против самого Папы!
Гроза медленно двигалась в сторону Сиены, и все же ливень еще хлестал воина и его вороного коня.
Ветер вдруг поменял направление, и жеребец испуганно захрапел. Подпрыгивая, он пошел боком, выкатив кровавые зрачки и тихо взвизгивая, чисто поросенок под ножом. Гвидотти осадил его, но скакун дрожал всем телом.
— Да что с тобой, дьяволово ты порождение?! — выбранился рыцарь и оглянулся.
Серая тень метнулась в придорожные кусты. Вот как! За ними по пятам идут волки!
Лязгнул, покидая ножны, верный меч. Однако ветер снова изменился, да и преследователь более не показал носа на дороге. Вороной фыркнул последний раз, озлобленно хлестнул себя и наездника мокрым хвостом и припустил под плеткой к холму.
Верхушка холма состояла сплошь из базальтовых глыб. Чтобы не мучить коня, Гальгано Гвидотти спешился, стреножил его и оставил пастись внизу, а сам, как велел загадочный голос, поднялся наверх, скользя по мокрой земле.
Ливень давно уже прекратился, а сумерки все еще пахли дождем. Вскоре и вовсе стемнело, похолодало. Ругая себя вполголоса, рыцарь снял с плеча щит, с досадой воткнул его заостренной частью в расщелину и сел на камень. Обитая кожей «капля» щита хоть немного, но защищала хозяина от порывистого и промозглого ветра. Неласковой выдалась осень в нынешнем году! Время от времени Гальгано посвистывал и, услышав в ответ булькающее конское ржание, успокаивался.
И тут между камнями невдалеке снова мелькнула светло-серая тень.
— Гальгано, — услышал он мужской голос за спиной.
При свете половинки луны там стоял незнакомец в одежде монаха.
— Кто ты? — насторожился Гвидотти, но и одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что монах безоружен, а потому неопасен, да и в голосе его не таилось никакой угрозы.
— Мое имя Габриелло, я из Сиены. Не беспокойся, это моя собака, а не волк. Все отчего-то принимают ее за волка и боятся, хотя иная собака по свирепости своей не уступит серому, — монах усмехнулся и подошел ближе. — Я пришел рассказать кое-что о твоем мече.
— Что не так с моим мечом и почему ты не обращаешься ко мне как к синьору?
— Если я обращусь к тебе как к синьору, станешь ли ты внимательнее слушать то, что я тебе скажу?
Он сбросил капюшон с головы и вблизи оказался совсем еще молодым парнем с тонкими, аристократичными чертами лица и длинными волосами — не очень светлыми, но и не темными. Собака размером с телка подбежала к нему и встала у ноги. Но она и в самом деле как две капли воды походила на волка — если она не волк, то вороной рыцаря Гвидотти — не конь!
— Однажды твой меч убил того, кто был твоим отцом…
Гальгано растерялся. Его отец жив по сей день! Или этот монашек намекает…
— Ты пытаешься опорочить мою мать?! — рыцарь схватился за рукоять своего меча, готовый сейчас же наказать хулителя.
— Постой, Гальгано. Постой-те, синь-ор Гвидотти, — нарочито отчеканивая каждый слог, повторил Габриелло. — Я понимаю, что человеку, понимающему Священное Писание буквально, будет трудно осознать, что кроме черного и белого в этом мире еще как минимум семь цветов и совсем уж бессчетное число оттенков. Но постарайтесь хотя бы минуту послушать того, кого ваш практичный рассудок уже записал в еретики! Этот меч потом убил и вас, синьор. Вернее, вы сами проткнули им свое сердце, решив, что ваша доблесть посрамлена…
