Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия
Танрэй лежала ничком, щекой на кисти руки, будто заснула, да только глаза были открыты… Она сумела это сделать, она прекратила грозу, обратив последний разряд против себя!
Тессетен стоял на одном колене возле нее — второе просто не сгибалось, и нога нелепо торчала в сторону. Подняв попутчицу с камня, он еще надеялся спасти ее. Он еще верил, что она жива.
Фирэ подошел к ним и заглянул в ее распахнутые стеклянные глаза. Зеленые огоньки жизни погасли в пустых зрачках. Там больше не было души.
— Учитель… — он положил ладонь ему на плечо и ощутил лед чешуи.
Блестящий от ливня черный плащ раскинулся на голове каменного изваяния двумя громадными крылами нетопыря, стальные когти крошили известняк, змеиная голова, увенчанная длинными и острыми отростками-рогами, горько прижалась к телу мертвой.
И тогда жуткий рев отчаяния огласил пустыню Тизэ…
Послесловие
soundtrack - http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/geometria/arija-obman.mp3
От неприютного берега Перекрестка до Мирового Древа протянулся мост хрустальной радуги. Реальность расцветило всеми красками солнечного спектра.
Двадцать четыре серебристые кометы, прочертив пространство россыпью ослепительных брызг, сошлись в единой точке — на самом верху семицветной дуги, и ориентиром им был сидящий там старик с черными раскосыми глазами.
Врезавшись в Радугу, каждая из двадцати четырех комет обрела сначала призрачные очертания человеческой фигуры, а затем и вовсе, уже на ходу, приняла плотский облик мужчины либо женщины — тех и других было поровну. И все они собрались вокруг старика.
Он открыл подведенные сурьмою глаза и велел им присесть, как когда-то.
«Да будут справедливы к нам все мировые течения, — не раскрывая рта, вымолвил он в сознании у каждого. — Я рад вновь увидеть вас! Вы, наверное, думаете: ну вот, снова нет покоя от этого Паскома!»
«Мы рады вам, Учитель!» — искренне отвечали попутчики и попутчицы.
И лишь Рарто добавил:
«Но я все еще не вижу среди нас Ала. Его так увлекла та реальность, или достались упрямые ученики?»
«Ему досталась нелегкая судьба. И строптивый характер. Потому я вас и позвал на нашу радугу, как в былые времена, и счастлив, что вы откликнулись все до одного».
«Могло ли быть иначе?» — удивился Рарто.
«В этих вселенных чего только не бывает! Но мы ждем еще одного участника, и он вот-вот объявится на Перекрестке, ибо часы его жизни на земле сочтены. В Ростау идет страшная битва, а заговоренный меч Тассатио все еще жаждет крови, и ему уже все равно, чья эта кровь — в нем пробудилась память деяний на Горящей».
И тут все увидели в дымке Перекрестка среди воспаленных синих спиралей перехода корчившегося в агонии человека. Смутный след меча все еще оставался в его груди, пробив самоубийцу насквозь.
Пока забвение не одолело вновь пришедшего, Паском простер к нему руку и втянул на Радугу.
«С приходом, Фирэ!»
— Где я? — вскрикнул молодой мужчина, хватаясь за грудь и озираясь по сторонам.
«Ты у Мирового Древа, Фирэ!»
— Как… вы назвали меня? Вы ошиблись, перепутали с кем-то — я Ал-Демиф! Я должен был убить себя собственным мечом, ведь Хор, сын златовласой Исет, победил в том бою, а для меня как командира это страшный позор. Наверное, я все же убил себя — и я в Дуате, верно? Но почему нет крови? — он отнял от груди и показал собравшимся чистую ладонь.
«Ты убил, убил себя, Фирэ, насчет этого будь спокоен, — Паском и его ученики заулыбались, точно речь шла не о смерти, а о предстоящей увеселительной прогулке. — И это хорошо, что ты все еще помнишь. Но сейчас тебе придется вспомнить больше, чтобы помочь своему Учителю».
— Сетху? Что будет с ним? Он тоже погибнет в этой битве?
«Нет, в этой битве он не погибнет. Встань, воин!»
Вновь пришедший поднялся на ноги. От Мирового Древа к нему устремилось семь нитей, и они пронзили его сущность от затылка — и по всей длине позвоночника. Распятый на них, словно на музыкальных струнах, он блаженно закрыл глаза и приподнялся над Радугой. Память былых воплощений возвращалась, как и должно быть с любым «куарт». И даже страшное воспринималось им сейчас так, будто он смотрел на жизнь свою со стороны, читая живописание о ком-то ином, а не о себе. А прекрасное и подавно кружило голову своей тайной.
«Фирэ, ты вспомнил былой день? Вспомнил то, что случилось много тысячелетий назад в этих же краях, где ты умер теперь?»
— Да, я помню каждую минуту из той жизни. Я помню Оритан, я помню гибель Оритана, я помню наши злоключения и свою надежду на возвращение Саэти… Я помню казнь Ала и то, как страж мира За Вратами овладел «куарт» моего Учителя, преобразив его окончательно… Я помню смерть Танрэй и вместе с нею — моей попутчицы…
«Расскажи, что было потом»…
— Мы искали Коорэ и нашли его на материке Олумэару. К тому времени он был уже почти взрослым и остался править страной Ин. Он был одержим мыслью сохранить в целости память своих родителей. Ученик Кронрэя, он воздвигал удивительные постройки, и не только в своей стране. Коорэ покровительствовал мастерам слова в их умении фиксировать события живыми образами, и память о тех событиях начинала переходить из поколения в поколение, расползаясь по всей планете, легко понимаемая всяким племенем земным, только на свой лад…
«Нашел ли он „куламоэно“ — место вечной жизни?»
— Нет. Ему отчего-то не удалось это сделать в том воплощении, а потом он попросту забыл… А мы и не искали. Вернув Тизэ ее правителя, мы остались в Тау-Рэе до конца жизни Учителя. Моэнарториито была к нему милосердна: он ушел легко, во сне — просто однажды под утро его сердце перестало биться. Не было мучительной болезни и ожидания конца, Учитель заснул и не проснулся, он ушел с улыбкой на губах вслед за кем-то, кого мечтал увидеть. После его смерти с городом, который он создал, стали происходить непонятные вещи. Тау-Рэя начала оплывать в «тонкий» мир, уходя на иной план бытия, недоступный нам, живым. Так, просыпаясь по утрам, мы не находили в доме ту или иную вещь, потом начали исчезать сами дома, оставляя своих хозяев прямо на голой земле. И казалось, будто на этом месте никогда никто не жил и ничего не строил. Лабиринт поглотил всю Тепманору, все города, где что-нибудь возводил Тессетен, пусть это был дом, беседка или просто скульптура. Говорили — «города деваются» или «хозяин забирает свое»… На их месте вырастала тайга, выживая всех, кто оставался там после нас…
