Виталий Забирко - Тени сна
Человек заметался в подворотне, не найдя другого выхода выскочил на улицу... И угодил в самую гущу погони.
- Вот он! - послышался ликующий женский крик, и неясные тени заметались по улице. Затем донёсся глухой стук падающего тела и шорохи возни на мостовой.
- Попался поросеночек! Упитанный ты наш!
В ответ раздался ужасный, леденящий душу вой. Гюнтер оцепенел, по коже пробежали мурашки.
- Что воешь, поросеночек? Глупый! Берите его, суккубы!
Похоже, его подхватили и поволокли по мостовой. Вой быстро удалялся, будто пойманного человека везли на машине. При этом слышалось быстрое ритмичное шарканье, словно на колёса автомашины нацепили щётки, подобно тому, как зимой надевают цепи.
Вой давно стих, а Гюнтер всё никак не мог выйти из оцепенения. Чисто машинально сунул в карман зажатую в кулаке пуговицу и, не рискуя включать зажигалку, пошарил по мостовой. Найдя чужой пистолет и подобрав обломки палки, он переждал немного и только тогда осторожно вышел на улицу.
Тишина. Будто ничего не случилось. Ни одно окно, ни одна дверь не приоткрылись. Улица словно вымерла. Чёрные дома стояли мрачным ущельем. Только из ниши между домами, бросая на стены блики, вырывались дымные языки пламени.
Нетвёрдой походкой, со всё ещё звенящим в голове леденящим воем, Гюнтер опасливо приблизился к огню. Возле горевшей машины никого не было. Гудело пламя, трещала, сворачиваясь, оранжевая краска, со взрывом, разметывая искры, лопнули вначале одна, а затем другая покрышки.
Гюнтер поднял руки к лицу, чтобы вытереть пот, и увидел, что они заняты. Он сунул пистолет в карман, а обломки палки внимательно рассмотрел. Модная в Таунде трость. Осиновая. Кол. Он швырнул обломки в огонь.
В горящей машине что-то со звоном щёлкнуло, и из образовавшейся трещины в баке с мыльным раствором засипела тоненькая струйка пара.
"Пора уходить", - понял он. Повернулся и ощутил, как под ногами хрустят сухие ветки. Тупо посмотрел на мостовую - разбросанных веток было много, - потрогал щёку. Затем нагнулся и подобрал несколько штук.
Шипение струи пара за спиной перешло в угрожающий свист, и Гюнтер заспешил прочь. Только когда раздался оглушительный взрыв, он остановился и оглянулся. В отсвете огня на мостовую выплеснулась волна пены, сквозь неё выскочило пару языков пламени, и всё погасло. Остался только звук: шипение, потрескивание, да щелчковый звон остывающего металла.
До гостиницы он добрался без приключений. У входа немного задержался: как мог почистил костюм, снова потрогал саднящую щёку, посмотрел на башенные часы. В ярком свете практически полной луны часы показывали далеко за полночь. Он сверил время с ручными часами и вспомнил, что на этом меридиане в летнее время смеркается около одиннадцати.
Ночным портье оказался тот же приветливый парень в очках.
- Добрый вечер, - поздоровался Гюнтер, стараясь держаться к нему правой стороной лица.
- Добрый... - с некоторым сомнением протянул парень, внимательно рассматривая Гюнтера. Он заложил страницу своего фолианта закладкой и аккуратно закрыл его. Как в полицейском участке закрывают перед подследственным досье, чтобы он не смог ничего прочитать. Затем подал ключ.
- Простите, как вас зовут? - спросил Гюнтер.
- Петер.
- Будьте любезны, Петер, передайте горничной, чтобы с утра меня не беспокоила. Кофе пусть подаст после одиннадцати. И обязательно газеты.
- Хорошо, гирр Шлей. Спокойной ночи.
- А вам спокойного дежурства.
Оставив на конторке мелочь, Гюнтер поднялся на второй этаж. В конце коридора кто-то запирал дверь, а затем из коридорчика, соседнего с номером Гюнтера, появилась фигура высокого поджарого мужчины и направилась навстречу.
"Ещё кто-то хочет совершить ночную прогулку, - подумал он. В голове почему-то возникли глупо-садистские ассоциации. - Интересно, если он попадет в лапы к суккубам будет ли столь же страшно выть, как коротышка?"
Они поравнялись. У мужчины было волевое замкнутое лицо, под пиджаком ощущались тугие, без грамма жира сплетения мышц.
"Нет, не будет, - решил Гюнтер. - Материться будет. Если только всем кости не перемелет..."
У своей двери он остановился и посмотрел вслед соседу. Мужчина свернул на лестницу и, судя по звуку шагов, стал спускаться.
"Где-то я видел его лицо, - неожиданно подумал Гюнтер. Он напряг память. - Лицо немного моложе... Давно, значит, встречались... Кажется, что-то связанное со старыми политическими лидерами левых европейских партий... фотографиями в газетах... То ли Арисменди, то ли..."
Он вспомнил, и неприятный холодок зашевелился в груди.
"Моримерди! Ничего общего с политическими деятелями, кроме созвучия фамилии, и, тем более, с газетными фотографиями. Если у политических деятелей карьера начинается фотографиями на газетных полосах, то у таких, как Моримерди, - заканчивается. Военная контрразведка. Лет двенадцать назад было одно дело у политической полиции с военной контрразведкой. Тогда Моримерди проводил совместное совещание. Вряд ли он, конечно, помнит рядового инспектора политической полиции, тем более, что Гюнтер на совещании не выступал. Хотя, чем чёрт не шутит! Да, но что нужно здесь военной контрразведке?!"
Гюнтер задумчиво стоял у двери, подбрасывая в руке ключ. И тут заметил, что из-под неё просачивается полоска мигающего, мертвенного света.
"Господи, - подумал он, - не хватало мне самому удариться в некроманию!"
Он прислушался и сквозь толстую, наверное, дубовую, прошлого века, дверь с трудом расслышал, что в номере какой-то мужчина что-то истерически выкрикивает.
"Будет интересно, если голые девки-ведьмы приволокли коротышку именно в мой номер и устроили здесь шабаш", - мрачно подумал он и осторожно потянул за ручку. Дверь оказалась не запертой и легко приоткрылась.
В номере на стене во всю мощь работал телевизор. Пастор новореформистской церкви в Брюкленде преподобный отче Пампл, затмивший своими проповедями массу телезвёзд, отправлял службу на стотысячном стадионе "Уикли".
- Грядет! - исходил пеной воинствующий пастор. Он сорвал с себя мирской пиджак и безжалостно топтал его. В белой рубашке, галстуке бабочкой и с микрофоном в руке пастор был похож на конферансье.
- Сатана грядет! - вещал он громоподобным гласом гигаваттных динамиков. - На погибель нам и детям нашим! В обличье бледном... и со звездой красной!..
Стадион ревел.
Гюнтер вошёл в номер и закрыл дверь. Затем обошёл вокруг королевской кровати. Здесь, не видимый от дверей, стоял столик на колесиках, уставленный бутылками и закусками, а на кровати, поджав под себя ноги, сидела смазливая брюнетка в пышном, напоминающем ком пены из огнетушителя, платье. С неуёмным восторгом, словно наблюдая финальный матч по кетчу, она смотрела на экран.
