Виталий Забирко - Тени сна
- Я, случайно, не ошибся номером? - спросил Гюнтер.
Брюнетка, наконец, заметила хозяина.
- Ну, вот, - сказала она голосом горничной и надула губы. Приглашает поужинать, а сам бродит где-то!
Гюнтер налил себе четверть стакана, выпил. Кажется, что-то французское, ударившее в нос парфюмерным букетом.
"Девочка не прочь погулять за чужой счёт", - вяло подумал он.
- Я сейчас, - буркнул Гюнтер и прошёл в ванную комнату.
В зеркале он внимательно осмотрел лицо. Вся левая половина, не только щека, но и лоб, затекла багровыми рубцами. К счастью, царапин не было. Если после душа сделать массаж с лосьоном, то к утру должно пройти.
Положил букет сухих веток на край умывальника и снял с плеча фотоаппарат. В футляре что-то жалобно звякнуло.
"За ваш счёт, доктор Бурхе", - мрачно констатировал он опуская фотоаппарат в мусорную корзину, даже не открыв футляра. Туда же и за тот же счёт последовали и раздавленные солнцезащитные очки. Затем он стал выгребать из карманов и отправлять в корзину все сегодняшние покупки.
Боевой трофей оказался армейским "кольтом". Гюнтер переложил его в освободившийся карман, а со дна извлек пуговицу. Блестящую, просто сияющую, форменную пуговицу с полицейского мундира. Он вспомнил усы под своей ладонью, закрывающей рот коротышки в подворотне, каску и искренне пожалел служаку полицейского с "проникающим" взглядом. Пуговица полетела в унитаз. Незачем прислуге её видеть. Затем он вспомнил о соседе, за ремешок извлек из мусорной корзины фотоаппарат, открыл его и засветил плёнку.
Глава шестая
Пещера напоминала нору, старую и заброшенную. В сером мраке угадывались рыхлые земляные стены, с низкого, в рост человека, свода пучками сочащихся влагой мочал свешивались корни с комьями земли. Под ногами чавкало, а из глубины норы доносились чёткое ритмичное шарканье. Шурх-шурх, шурх-шурх. Сухой звук в пропитанной сыростью норе казался нереальным.
Осторожно отводя от лица свисающие корни, Гюнтер пробирался на звук. Сверху с шорохом сыпались комки рыхлой мокрой земли, застревали в волосах, попадали за шиворот. Гюнтер шёл и шёл, а звук не приближался. Далеко спереди появился жёлтый лучик света, он мигал, иногда надолго исчезал, но рос, разгорался, пока не превратился в пламя свечи. Гюнтер остановился. Учащённо забилось сердце. Поперёк норы стояла большая трёхсотведёрная бочка, наполовину вкопанная в землю, на ней горела оплывающая воском свеча, а за бочкой, охватив её руками, сидел огромный, красный в отблеске света, мрачный человек и, наклонившись вперёд, не отрываясь, смотрел на свечу. Был он тучен, волосат и безобразен. Руки и грудь настолько сильно заросли густой седой шерстью, что трудно было различить где его собственная, а где шерсть безрукавки из овечьей шкуры. Гладко выбритое лицо имело мало общего с человеческим: нос-свиным рылом, рот-пастью, с торчащими сомкнутыми клыками.
Гюнтер застыл на месте, боясь пошевелиться. Казалось, сделай он движение, его заметят, и произойдёт нечто страшное.
Откуда-то со стороны, словно голос диктора за кадром, донеслось: - "Это был вурдалак. - Почему-то голос говорил в прошедшем времени. - Звали его Аристарх Васильевич, но сырое мясо он тоже ел и свернувшейся кровью не брезговал..."
Страх толчком крови перешёл в необузданный ужас, хотелось дико закричать и бежать без оглядки, но Гюнтер оцепенел и не мог пошевелиться. Гулко стучало сердце, шорох падающих капель превратился в шум сильного дождя, и всё тем же метрономом звучало непонятное сухое шарканье. И тут он заметил рядом с бочкой рыжую то ли собаку то ли лисицу со свалявшейся шерстью. Она сидела на земле остервенело грызла полусгнившую лопаточную кость и затравленно косилась на Гюнтера. Хвост её шаркал по бочке и раздавалось: шурх-шурх, шурх-шурх...
Свеча оплыла, остался один огарок, и огонёк замигал.
- Ну, вот и всё...- утробным голосом удовлетворённо протянул вурдалак и стал медленно подниматься. Казалось ног у него нет, а из-за бочки, подобно опаре, вырастает только чудовищно огромное необъятное туловище. Когда голова вурдалака достигла свода пещеры, он перестал расти. Взгляд наконец, оторвался от свечи, пополз по бочке, затем по земле, достиг ног Гюнтера и начал подниматься вверх. Гюнтер почувствовал, как его тело постепенно каменеет под взглядом вурдалака. Окаменение поднималось всё выше, вот уже достигло горла, перехватило дыхание... Сейчас они встретятся взглядами... И тут свеча погасла.
Превозмогая окаменение, Гюнтер рванулся в сторону и очнулся от кошмарного сна, сидя на кровати.
Уже рассвело, в открытое окно вливался свежий утренний воздух. Всё ещё не придя в себя и не совсем понимая, где находится, Гюнтер огляделся. Рядом с кроватью стоял передвижной столик с остатками ужина, а на одном из кресел опавшей пеной лежало надувное платье горничной. Самой горничной ("Чёрт, - подумал он, даже имя не спросил...") в номере не было, но из ванной доносился шум душа. Как шум дождя. А из открытого окна слышалось то самое "шурх-шурх..."
Он облегчённо откинулся на подушку. Давненько не видел снов. А уж кошмаров, наверное, с детства. Верный привычке всё подвергать анализу, он принялся разбирать кошмар. Несомненно, между сном и вчерашним днём прослеживались явные ассоциативные связи. Темнота, вурдалак - это ночной Таунд и шабаш суккуб. Даже то, что вурдалак русский, объяснялось вчерашней мессой пастора Пампла на стадионе "Уикли". Другое дело, откуда голос за кадром и имя?.. Он вспомнил. Недавно по телесети прошёл сериал американского боевика, в котором контингент американской космической станции ядерного базирования спасает в открытом космосе двух терпящих бедствие русских астронавтов. Конечно, оба они оказываются кадровыми кагебистами, проникшими на станцию с целью запустить ракеты на Штаты и начать ядерную войну. И звали их Аристарх Натальевич и Вольдемарис Васильевич... Чушь. А вот откуда собака? Кот, что ли? Единственная ассоциация была с цветом шерсти - слишком он похож на выцветшие чернила визитки магистра Бурсиана.
- Шурх-шурх, шурх-шурх... - доносилось из открытого окна, и Гюнтер вспомнил вчерашнее шарканье по мостовой Стритштрассе.
Он спустил с кровати ноги, хотел встать, но тут же, охнув, снова сел. Лодыжка правой ноги распухла, по коже пошли сизые разводы.
"Добегался", - подумал он, но всё же встал и, стараясь сильно не наступать на ногу, проковылял к окну. На площади человек в фартуке поверх чёрного выходного костюма подметал мостовую куцей метлой.
"Вот, значит, что за палки я видел вчера у суккуб", - понял Гюнтер.
Человек повернулся, и он узнал Петера, ночного портье. Петер улыбался и работал с удовольствием. Можно было подумать, что роль дворника ему нравится и что его костюм предназначен именно для таких целей.
