Виталий Забирко - Тени сна
- Детей в это время сюда уже не водят, да и взрослые тоже... Вы первый мой вечерний посетитель после Гонпалека.
Гюнтер закурил.
- Я не совсем понял, что значит - сломали? Убили?
Старческие губы сложились в куриную гузку, фыркнули.
- Сломали - значит сломали. А убили... По официальной версии Гонпалек повесился. Только спрашивается, кому нужна рука и внутренние органы самоубийцы?
Гюнтер насторожился. Опять лист номер двадцать три из другого дела. Он изобразил на лице крайнюю степень недоумения.
- То есть?
- А почему, по-вашему, вечером в Таунде не встретишь прохожих, а окна на ночь запираются ставнями? Вы ведь приезжий и заметили, вероятно, что люди в Таунде не особенно разговорчивы. Я - исключение. В моём возрасте по-другому смотрят на жизнь. Так сказать, из-за кладбищенской ограды. А потом, я люблю поговорить, старческое наверное, и мне уже всё равно, придут ко мне ночью, или не придут. Говорят, что старые люди особенно дорожат жизнью. Возможно. Я - нет. Для меня ее осталось так мало, что мне плевать на страх, которым охвачен весь Таунд. Последние дни жизни я хочу провести так, как мне хочется. А из моих пристрастий осталось одно - приятно провести время в беседе с кем-нибудь. Так зачем отказывать себе в последнем удовольствии. Не так ли?
- Ну... - неопределенно протянул Гюнтер. Ему была не совсем понятна связь между молчанием горожан и самоубийством аптекаря.
- Так вот, о руке и внутренних органах. В средние века из частей тела повешенного еретика готовили разные бесовские снадобья. Теперь понятно?
- Вы хотите сказать...
- Именно. Ещё кофе?
Гюнтер машинально кивнул. Его передёрнуло.
- Мерзко!
- Ну почему? Если вдуматься, то почти то же самое делают с трупами в морге. Различие состоит лишь в том, что для снадобий требуются части тела непременно с висящего трупа, только с еретика, и операция проводится не когда вздумается, а ровно в полночь.
- Еретика... - пробормотал Гюнтер. - Пожалуй, мы все в наше время годимся для такой роли.
- Да. Но Гонпалек особенно. Мы, так сказать невыявленные еретики. А аптекарь... Вы знаете, полгода назад нас, как говорят в городе, посетила божья благодать...
- Я слышал... Так это тот самый аптекарь, который снял с себя анафему покаянной молитвой?!
- Вот именно. Как видите, по всем канонам инквизиции он единственный в городе, кого церковь может с полном основанием назвать еретиком, пусть даже и раскаявшимся. Не зря же его нашли повешенным в жёлтом балахоне, разрисованном чертями, и в таком же шутовском колпаке.
- Вы полагаете, что это не самоубийство?
- А вы как полагаете?
- М-да... - Гюнтер затушил окурок и достал следующую сигарету. - А полиция?
- Официальную версию вы знаете. В полиции тоже служат люди. И у всех есть семьи... И никто не хочет последовать за аптекарем.
- Но это же абсурд! Полиция боится обыкновенной банды распоясавшихся юнцов! Что они - мафия, что ли?
Губы, то ли горбуна, то ли горбуньи, изобразили горькую усмешку.
- А вы когда-нибудь видели настоящую ведьму, голую, летящую по воздуху верхом на метле? У нас, может, и сподобитесь. Тем более, завтра полнолуние... И, поверьте, к мистике в Таунде относятся очень серьёзно. Чересчур она материальна. Что же касается банд юнцов, то, если бы вы служили в полиции, знали бы, что подобные банды всего лишь накипь. Кто-то действительно летает на метлах, наводя ужас на весь город, крадет некрещённых младенцев, напускает порчу, причём, весьма материальную, а молодёжь им подражает. Играет в ведьм и колдунов, жестоко играет. Но их игры лишь пена. Варево варится другими.
"Стоп! - сказал себе Гюнтер. - Вот мы и вышли на младенцев..."
- Вы служили в полиции? - быстро спросил он.
- C моими-то недостатками? - беззлобно рассмеялся бесполый горбун. - Для того, чтобы знать, кому и чему подражает молодёжь, достаточно иметь трезвую голову, умение анализировать и кипу газет под рукой.
- Вы, я вижу, реалистически смотрите на мир, - проговорил Гюнтер. - Но одновременно почему-то напускаете мистического туману. Не могу представить, что вы сами верите в некротические бредни.
Остренькие плечики неопределенно дёрнулись.
- Я не заставляю вас верить. Поживёте в Таунде, сами увидите.
Гюнтер покивал, соглашаясь, и осторожно спросил:
- Мне почему-то кажется, что нервное расстройство вашей племянницы как-то связано с бесовскими играми молодёжи...
- Её окунули в самое варево. - Лицо горбуна помрачнело. Она служила сиделкой в госпитале святого Доменика, и во время её дежурства похитили трёх младенцев. Прямо у неё на глазах.
Гюнтер сочувствующе склонил голову.
- Да, я слышал... Говорят даже, что один ребёнок самого бургомистра...
Редкие брови горбуна взметнулись вверх. Послышался кашляющий звук, похожий на кудахтанье.
- Ах уж эти сплетни о баронессе! По секрету скажу, Марта, ну, моя племянница, рассказывала, что доктор Бурхе лет пять назад негласно обследовался в госпитале на предмет бездетности. Результат оказался для него безнадёжным.
- Вот что значит сплетни! - хмыкнул Гюнтер. - Мне кажется, что в том мистическом тумане, который вы пытались здесь напустить, такая же доля истины. Вот, например, ваша племянница - она видела похитителей? Реальных, не мистических ведьм на помелах?
- Боюсь, что как раз здесь вы и ошибаетесь. Сцена похищения, а, может быть, сам вид похитителей оказали на Марту столь сильное воздействие, что она три дня находилась в каталептическом состоянии. Сейчас ходит как сомнамбула, напичканная транквилизаторами, а стоит спросить о похищении, впадает в истерику. Психика у неё нарушена основательно. И ещё. Никогда не верила в бога, но после происшествия буквально пропадает в церкви и молится просто неистово...
Гюнтер сочувствующе покивал и понял, что ему пора ретироваться. Во всяком случае большего он из горбуна вытащить не сможет. Разве что уточнит его пол.
- Извините, - сказал он. - Я, кажется, разбередил вам душу неприятными воспоминаниями. Благодарю за кофе. Сколько я должен?
- Не за что извиняться. А кофе будем считать моим угощением. Мне было приятно, что хоть в этот вечер кто-то разделил моё одиночество.
- В таком случае, благодарю за угощение. Всего вам хорошего.
- И вам всего хорошего, - услышал он вслед. - Будьте осторожны на улице. В Таунде вечер.
Глава пятая
Пока Гюнтер сидел в кондитерской, смерклось окончательно. Глубокий вечер медленно переходил в ночь, но как-то непривычно, не по-городскому - при полном отсутствии пешеходов, автомашин, сияния люминесцентных реклам и вывесок, музыки из открытых дверей ночных клубов и ресторанов. Правда некоторые витрины всё-таки светились, но блекло, через плотные шторы, да кое-где из окон сквозь ставни прорезались полоски света. Живя в соответствии с патриархальным укладом, город засыпал рано, с заходом солнца. И без того узкие улицы, казалось, сдвинулись чёрными стенами, почти срослись крышами, в прорезь между которыми проглядывало необычное для города ярко-звёздное небо.
