Ирина Ванка - Секториум
— Как вычислить район? — спросила я.
Джон задумался:
— Это делает поисковая служба. Им, как полиции, надо показать причину. Проси Вегу, он легко договорится.
— Не надо, — ответила я. — Нет особой нужды. Веге лучше не знать об этом. И вас обоих я ни о чем не спрашивала. Усвоили?
Джон удивился. Замер. Его взгляд стал плавать вокруг. Мне опять вспомнилась Ольга Васильевна, и захотелось прикрыться сковородой. Я не привыкла к такому поведению Джона. Что оно означает, я тоже не понимала, поэтому не знала, как реагировать. Только появление Ксюши спасло меня.
— Здрасьте всем, — сказала она и, указав на Имо, обратилась ко мне, как к старшему по званию. — Вы позволите, Ирина Александровна?
— Пожалуйста, — сказала я, не подозревая, какая участь постигнет ребенка.
— Так! — скомандовала Ксюша. — Резко встал и пошагал в офис! И ты! — она перевела взгляд на Джона. — Я не ясно выразилась? Резко встали и пошагали!
Мои ребята от неожиданности открыли рты, а я продолжила наблюдать.
— Сколько раз можно вызывать?! — прикрикнула Ксюха. — Гуманоиды надрываются, шкафы таскают, а они расселись! Что, особое приглашение надо?
Ребята встали, пошли одеваться, а Ксюха грозно застыла на пороге кухни.
— Кстати, Борисыч тоже мог бы поучаствовать, — обратилась она ко мне, не сменив командирского тона. — Его была идея двигать холл.
— Что тебе мешает ему позвонить?
Ксюха сморщила носик.
— Противостояние продолжается?
— Почему? Как начальник он мне подходит.
— А в каком-нибудь ином качестве не пробовала его рассмотреть?
— Никогда.
— Что мешает теперь?
— А вы не понимаете? — Ксюха опустила ресницы, поджала губки и впервые стала похожа на мать. — Приятно, знаете ли, осознавать себя ошибкой молодости, — произнесла она, словно поделилась сокровенным.
— Ну-ка, ну-ка…
Имо зашел на кухню. Я побоялась, что Ксюша не станет откровенничать, но она наоборот выразилась достаточно громко, чтобы всей аудитории стало ясно:
— Приятно жить, если знаешь, что твой отец никогда не любил твою мать.
А Имо… нет, чтобы промолчать по обыкновению, выступил с ответной речью:
— Подумаешь, — сказал он. — Ма тоже не любила отца, но мне это не мешает.
Ситуация приблизилась к маразму. Требовалось срочное вмешательство в разговор взрослого, разумного человека. Наблюдательный момент кончился. Воспитательный момент настал:
— Во-первых, — сказала я Ксении, — что касается твоего отца, не знаю, любил ли он когда-нибудь кого-нибудь сильнее, чем твою мать. Во всяком случае, не на моей памяти, а я знала его задолго до их знакомства.
Ксения догадалась, что в моем лице ей не обрасти союзника, и пошла к лифту. За ней последовал Имо, которого я взяла за ремень штанов на пороге.
— Во-вторых, что касается твоей «ма»… — продолжила я, — не надо болтать о том, чего не знаешь, и знать не можешь.
Имо улыбнулся и был отпущен.
— И, в-третьих…
— Воюете? — спросил Джон.
— В-третьих, — произнесла я гораздо тише, — веди себя так, чтобы о нашем последнем разговоре в конторе никто не догадался. Пока не догадался. До выяснения подробностей.
Ксения оказалась не права во всем. В офисе надрывался один Гума, двигая стенку холла. Остальные гуманоиды руководили. Переборку надо было поставить так, чтобы образовалась дополнительная комната. Достаточно широкая, чтобы в ней поместился Миша с рабочим столом, но при этом настолько узкая, чтобы для второго рабочего стола пространства не осталось. Миша решил изолироваться от сотрудницы своего отдела. «Когда захожу в компьютерную, — жаловался он, — у меня ощущение, что ныряю в бассейн с пираньей».
В новый кабинет Ксю въехала вместе с Мишей. Вернее так: сначала там с комфортом устроился Миша, потом Ксения заняла его место. В компьютерном зале пираньи больше не водились. Пираньи сидели в кабинете напротив, тесно прижавшись друг к другу креслами, за одним большим монитором. От тесноты между ними воцарилась идиллия. С каждым днем Миша все реже выходил в коридор психовать. Ксения все реже убегала в слезах, хлопнув дверью. Лишь изредка из нового кабинета доносился стук кулаком по столу: «Ух, и вредная ж ты девица, Ксения Михайловна! — восклицал Миша. — В точности мать! В точности!» — повторял он, а Ксюша поджимала губки и хмурилась. Точно также много лет назад делала ее мама, если папины домогательства ее утомляли.
В офисе стало много свободного места. Экспедиция должна была начаться на днях. Дети коротали время в пустой компьютерной. Наверно модуль уже обшарили и смысла жизни не нашли. Похоже, они обыскали заодно весь город, и тоже без результата. В офис они явились для того, чтобы демонстрировать Веге послушание, иного резона здесь находиться у них не было, и быть не могло. Шеф уже заказал челнок на Блазу и пригрозил использовать его.
— Сначала мы поедем по Золотому кольцу, — рассказывала я Джону и демонстрировала карту, сделанную с орбиты. — Потом через Прибалтику в Скандинавию, оттуда в Европу. Остановимся у Антона с Этьном, посмотрим Париж. В Милане мы сядем на катер и поплывем по Средиземному морю. Увидим Мальту, Египет, Ливан… Все можно будет потрогать руками.
— А машину? — спросил Джон. — Дядя Вова мне разрешит?
— Ты разве научился водить? Имо, Джон хорошо водит машину?
Имо кивнул.
— Имо все хорошо, — усомнилась я. — Его всегда все устраивает. Сначала я посмотрю, как ты водишь.
В глазах Джона появилась безнадега.
— В чем дело? Не хочешь багажировать?
— Я должен сам.
— Джон, ты видел, что у нас дороги, а у машин колеса. Земля — не Блаза, здесь нет свободного выбора траектории.
— Дороги опасны, там много чужих машин.
— Ехать по лесам и болотам еще опаснее.
Имо усмехнулся с наших разговоров.
— Петр тебе позволит вести катер, — пообещала я. — Потом мы полетим в Китай, оттуда в Америку…
— Не надо Америку, — уперся Джон.
— Как это?
— Не хочу Америку. Совершенно точно не хочу. Лучше тогда в Австралию.
— Иногда нужно делать то, что не хочется.
— Мне не надо там быть.
— Имо, ты понимаешь, что происходит? — удивилась я.
Имо кивнул, но объяснить поленился. Он увлекся журналом с картинками военных самолетов, которые Миша фотографировал для сигирийского каталога.
— Мне кажется, раз в жизни ты должен побывать у могилы родителей. Ради их памяти. У людей так принято.
— Ты — мои родители.
— Меня в твоей жизни меньше не станет оттого, что ты отнесешь им цветы. И моим сыном ты не перестанешь быть.
