Эндрю Пайпер - Проклятые
— Мне было просто интересно, — говорила она и широко открывала удивленные глаза, словно достаточно только посмотреть в них, и любой убедится, что она абсолютно не хотела никому причинить вреда. И в большинстве случаев только это и оставалось делать. Просто посмотреть на нее и увидеть, что в этих прекрасных, синих как небо глазах ну никак не может жить никакое зло.
Примерно так и я посмотрел в них в то воскресное утро две недели назад. И перевел взгляд на нее.
С губ моей давно умершей сестры сорвались слова, которые мог услышать только я:
Срок истек, Дэнни.
Глава 11
Я должен был под любым предлогом увести их из дома. Поездка на автомобиле, прогулка по магазинам на Ньюберри–стрит — мне было все равно. Любой предлог, лишь бы покинуть комнату, где теперь стояла Эш. Смутное колебание дрожащего воздуха, вызванное ее появлением, успокоилось, как успокаивается пар над крышкой чайника, наполненного кипятком.
Пикник! Именно это я в конечном итоге и предложил. Я схватил футбольный мяч Эдди и запихнул его в сумку, сказал Уилле, что купим по дороге чего–нибудь поесть, и почти вытолкал их за дверь.
Мы проехали одну остановку и вышли на Гарвард–сквер, и по пути в парк «Кембридж Коммон» купили провизию. Там, сразу за мемориалом Гражданской войны, на лужайке, где солнце уже осушило росу, под густой сенью деревьев мы и расположились. Для идеальной погоды не хватало одного–двух градусов тепла, но мы втроем лежали на одеяле, любовались шпилями и крышами старого колледжа, кристальная чистота воздуха более чем компенсировала утреннюю прохладу.
Прежде чем я сообразил, что происходит, Эдди полез в мой вещмешок, вытащил футбольный мяч и начал бегать с ним вокруг нас. Я посмотрел на Уиллу, которая склонилась над бумажной скатертью и в эту минуту наливала сок в пластиковый стаканчик. В голову пришла мысль, что неплохо было бы сейчас повалить ее прямо на траву и зацеловать до головокружения. Но я не успел привести в исполнение свой план, так как Эдди окликнул меня и сделал пас, так что мне пришлось вскочить на ноги и броситься за мячом.
Тут я сделал то, чего не должен даже пытаться совершить человек в моем положении и возрасте, — поддел мяч так, что тот взлетел вертикально вверх, затем принял его передней поверхностью бедра и завершил «номер», отправив мяч назад ударом головой. Вышло эффектно. Во всяком случае, я удивился. Эдди тоже.
— Папа! Ты гений! — воскликнул он.
Я был почти уверен, что услышал не «Дэнни». Он сказал «гений», а еще — «папа».
Я посмотрел на него, чтобы убедиться, нет ли тут ошибки, однако Эдди отвернулся, и его лицо при этом не выражало ничего особенного. Видимо, в этом случае просто сказалось мое желание испытать всю полноту бытия. Возможно, я навсегда останусь для него только Дэнни и буду вечно мечтать о большем.
В следующее мгновение знакомый запах заставил меня отшатнуться.
Жженый сахар. Аромат духов, который не смог перебить зловоние гниющей плоти. Густое, тяжелое и влажное, оно окутало меня подобно одеялу. Все вокруг точно пропиталось омерзительным сладковатым трупным запахом. Так пахнет смерть.
Я посмотрел по сторонам, пытаясь обнаружить ее. Однако парк выглядел таким же, как прежде: дама, выгуливающая собаку, разговаривает по телефону; Уилла сидит на одеяле и ест печенье.
И Эдди. Мальчуган ударил по мячу, и тут его внимание что–то привлекло, потому что он уставился куда–то мне за спину.
А мяч катился ко мне. Когда до него оставалось футов пятнадцать, я услышал шелест приминаемой им травы. Наконец мяч закатился за огромный клен.
Я попытался его найти, чтобы продолжить игру и избавиться от зловония, которое намеренно старался не замечать, но был поражен тем, что ноги мои налились свинцовой тяжестью так, что я даже шага не мог ступить. Но это еще оказалось не самым страшным, потому что я все–таки дошел. Почти дошел до клена…
Две руки показались из–за дерева. Схватили мяч. И скрылись с ним.
Обнаженные руки. С белыми волосками и длинными, тонкими пальцами, больше похожими на кости. Эти конечности можно было бы назвать изящными, не будь они слишком белыми и слишком длинными, настолько, что вызывали чувство омерзения.
Я не видел мяч или того, кто его сейчас держал, — их закрывало дерево. Мне требовалось пройти до него около пяти шагов.
…три… четыре… пять…
Я считал собственные шаги, будто ребенок, играющий в прятки.
Дэнни! Посмотри!
Она была там. Моя сестра. С мячом в руках.
Мне надо было приказать ей уйти, сказать, что она не может здесь находиться, однако горло у меня перехватило, и из него не вырвалось ни звука.
А Эш улыбалась.
Я оглянулся на Эдди. Он отошел на несколько шагов от одеяла с разложенной на нем едой, чтобы занять более удобную позицию для приема мяча, и теперь, как и я, мог видеть Эш, стоявшую за кленом. И вдруг он замер. Совершенно точно понимая, кто это там стоит. Зная, что красивая девушка, которая держит его мяч, — вовсе не человек. Она не живая.
Я сделал шаг по направлению к мальчику, но тут же был остановлен приступом сильнейшей боли. Нестерпимое жжение возникло в ногах и стремительно захлестнуло грудь, словно разгоревшееся пламя.
Это Эш. Ее пальцы сжали футбольный мяч так, что он приобрел овальную форму. Мертвая кожа натянулась на костяшках, готовая порваться.
Она держала не мяч, а мое сердце. И выдавливала из него жизнь. До последней капли.
Я оказался на земле раньше, чем понял, что падаю.
Моя щека прижималась к земле, но боковым зрением я все–таки видел сестру. Мяч вот–вот мог лопнуть в ее руках. А на бесстрастном лице Эш читалось только холодное любопытство. Ей было интересно наблюдать за тем, как брат испытывает ужас и судорожно бьется за глоток воздуха.
Потом я услышал то, что мне показалось моим собственным криком. И тут же пришло почему–то совершенно спокойное логическое рассуждение: «Это не ты. Ты даже дышать не можешь. Как же ты можешь кричать?»
Когда сознание немного прояснилось, я узнал голос. Это был Эдди. Его крик всполошил весь парк, с деревьев взлетели тучи воробьев.
И тогда Эш бросила мяч. Он покатился ко мне по траве, по мере приближения вырастая в размерах. Теперь я мог видеть только его. Я попытался вытянуть руки ему навстречу, чтобы остановить, однако не смог пошевелить даже пальцем. Мои руки не двигались. Я сам не двигался.
Ты умер.
Понимание этого пришло ко мне, бесспорное и ясное. Не требовалось никакого подведения итогов или видений прошлой жизни, проносящихся перед глазами. Я узнал этот бесцветно–мертвенный голос, он принадлежал моей сестре.
