Михаил Ахманов - Первый после бога
Капитан «Амелии» тоже встал. Голос его был негромок, однако за столом сразу воцарилась тишина.
– Никто не запретит мне смеяться, когда я того пожелаю. Хотите сказать что-то еще, сэр?
– Да! – Взревев, Таунли выхватил нож и с размаха всадил его в столешницу. – Да, порази меня Господь! Кто смеется над Френсисом Таунли, того отсюда понесут вперед ногами!
Пальцы Шелтона сомкнулись на рукояти ножа. По обычаям Братства, первым обнаживший клинок бросал противнику вызов.
– Я могу выйти сам. На шканцах достаточно места, чтобы решить наш маленький спор.
Грегор Рокуэлл коснулся его локтя и тихо произнес:
– Он злится на Дэвиса и ищет, на ком бы сорвать гнев. Берегись, Питер!
Шелтон только повел плечами. Он был моложе и сильнее Таунли; кроме того, капитан «Старого Ника» изрядно нагрузился ромом. Впрочем, поговаривали, что Таунли пьяный еще опаснее Таунли трезвого – под хмельком он старался непременно зарезать или изувечить противника. А ножом он владел очень неплохо.
Флибустьеры зашумели, предчувствуя развлечение, но длинное лицо Дэвиса стало мрачным. Хлопнув по столу ладонью, он произнес:
– Остыньте, дьявол вас побери! Остыньте и спрячьте ножи! Я не позволю, чтобы мои капитаны перерезали друг другу глотки!
– Я не твой капитан! – рявкнул в ответ Таунли. – Чья глотка мне нравится, ту и режу! Его! – Он выдрал из столешницы нож и ткнул им в сторону Питера.
– Френки в своем праве, Эд, – вымолвил Чарли Сван, поглаживая седоватую бороду. – Юноша был непочтителен. Кто он такой, чтобы спорить с любым из нас?
– Он тот, кто вел корабли через пролив и сделал это отлично, – напомнил Дэвис. Его глаза сузились, пальцы сжались в кулаки. – Хотел бы я, чтобы среди вас, мошенники и воры, было побольше таких мореходов!
– Он взялся за н-нож и, значит, п-принял вызов! – выкрикнул Джон Бамфилд, возбужденно потрясая кубком и разбрызгивая ром. – Н-негоже мешать дж… дж… джентилменам, коль з-захотелось им пустить друг дружке кровь! Т-ты наш адмиррал в б-бою, но сейчас-то м-мы отдыхаем! И желаем… это… рразвлечений!
За столом одобрительно загалдели. Таунли, сопя и чертыхаясь, уже протискивался к выходу, а Питер Шелтон, посматривая на крепкую шею и побагровевшее лицо противника, все еще пребывал в раздумьях. Зарезать эту скотину?.. Пожалуй, неверное решение. Нет, неверное! Повод мелкий, а Таунли все же капитан, и не из последних в Береговом братстве… Кончишь его, скажут – пьян был, а то порвал бы этого Шелтона в клочья! Но и спускать нельзя. Как говаривал дед, сел обедать с дьяволом, запасись длинной ложкой.
Он размышлял об этом, а ноги сами несли на шканцы, где гудела толпа в сотню человек. Команда тоже желала развлечься, и те, кому не досталось места на палубе, лезли на реи, седлали фальшборт, цеплялись за снасти, стояли на трапах кормовой надстройки. Дэвис, гоняя по щекам желваки, распорядился, чтобы «проклятые бездельники» убрались на шкафут, и толпа отхлынула к грот-мачте, освободив место для поединка. Таунли сбросил засаленную куртку из бычьей кожи, завернул рукава рубахи и дважды рассек воздух ножом. Шелтон тоже разоблачился, сунув кому-то свой камзол и пояс с пистолетами. Оказалось, Пату Брэнди, капитану барка «Три песо». Пат, пьяный в стельку, все-таки держался на ногах и шевелил языком, даже стал давать советы, что и где у Таунли лишнее, и как это лишнее отхватить половчее.
Под свист и улюлюканье корсаров поединщики начали сходиться. Питер заметил, что нож в руке противника не дрожит и двигается он вполне уверенно, будто не нагрузился ромом до бровей. Глаза Френсиса Таунли смотрели остро и зорко, и мерцал в них нетерпеливый жадный блеск, словно у пса при виде кости. «Не в усмешках дело, что-то он ко мне имеет, – мелькнуло у Шелтона в голове. – Но что?..» По пути от Ямайки до пролива он не ссорился ни с Таунли, ни с кем другим; флотилия большей частью находилась в море, высадки на берег были недолгими, ром отпускали скупо, и если случилась пара драк, то без поножовщины. Дрались больше свои со своими, вспоминая старые обиды; никто из экипажа Таунли не цеплялся к людям с «Амелии» и наоборот. Однако…
Сверкнул клинок. Шелтон перехватил запястье врага. Его правую руку с ножом точно так же стискивали пальцы Таунли. Ломая друг друга, они закружились на досках палубы под выкрики и гогот зрителей.
– Я тебе печень вырву, моча козлиная, – пробормотал Таунли, обдавая капитана «Амелии» густым перегаром. Но похоже, выпил он меньше, чем казалось – во всяком случае, ром не убавил ему ни силы, ни резвости.
– Чего тебе надо? – спросил Питер, глядя противнику в глаза. – Что ты ко мне привязался?
– А ты как думаешь?
Взгляд у Таунли был совершенно трезвый, и даже особой злости в нем не замечалось. Холодный изучающий взгляд. Так смотрит опытный боец, а не подвыпивший забияка.
– Не догадался, чистоплюй? Так я тебе объясню, но не сейчас. Позже, когда кишки на нож намотаю.
«Мой корабль, – подумал Шелтон. – Мой корабль, экипаж и пушки, вот что ему нужно! Просто необходимо, чтобы встать вровень с Дэвисом! Ну, если не вровень, так вторым главарем вместо Свана…»
Он резко оттолкнул врага, освободив запястье. Теперь они двигались в пяти футах один от другого, пригнувшись, вытянув руку с клинком в сторону, выбирая момент для атаки.
«Чтобы стать сильнее, нужны люди, корабли и пушки, – размышлял Шелтон, не спуская глаз с противника. – Не убив капитана, это не возьмешь. А кого выбрать?.. Того, кто не совсем из своих, кто пристал на время к Береговому братству и не сегодня-завтра уйдет, исчезнет вместе с судном и командой. Таунли наверняка знал о контракте Дэвиса с компанией «Шелтон и Кромби», знал и не торопился. А вот теперь, когда пролив позади, а впереди – сокровища испанцев, самое время подсуетиться!»
Они снова сошлись. Замелькали, зазвенели клинки, и через минуту Питер понял, что он не только сильнее, но и быстрее Таунли. Тот был старше лет на десять, пониже ростом и легче на добрых пятнадцать фунтов. Таунли знал про контракт, а кто такой Питер Шелтон, внук Однорукого Пита, ему известно не было. Шелтоны являлись для него купцами, пусть английскими, но все же купцами. Купец же корсару не соперник, не те у купца умения и дух не тот. Купец, даже рослый и сильный, баран под корсарским ножом!
Он ошибался. Правда, драться Таунли умел, и если бы не уроки деда и многолетний опыт, Питер уже бы лег на палубные доски с распоротым животом. Его учили владеть шпагой, но к этому благородному искусству дед относился с презрением, утверждая, что в бою куда полезнее топор, тесак и нож. Само собой, речь шла о схватке на палубе, в тесноте и толчее, когда ноги скользят в лужах крови, трупы валятся со всех сторон, и проще столкнуть противника за борт, чем нанести удар длинным клинком. Шелтон-старший был несомненно прав, в чем Питер убедился в первом же плавании. А в море он вышел в шестнадцать лет.
