Михаил Ахманов - Первый после бога
Таунли воинственно уставился на Дэвиса:
– Это еще зачем? К чему нам французы?
– Напоминаю, так мы с ними договорились. Договор есть договор! Кроме того, у нас будет больше людей, и мы сможем…
Капитан «Старины Ника» грохнул кулаком по столу.
– Ха, людей! Лягушатников, ты хочешь сказать!
Таунли был вспыльчив, сварлив и жаден и считал, что всякие договора писаны не для него. Дэвис относился с большим уважением к обычаям Берегового братства, показывая это при любом удобном случае. Его можно было бы считать неплохим предводителем, но слова Дэвиса часто скрывали его намерения и мысли – точно крышка ларца, в котором спрятан острый нож или заряженный пистолет. Властолюбивый, но осторожный, Дэвис никогда не забывал обид и не любил возражений, однако не торопился с ликвидацией несогласных. Соединившись с Пикардийцем и Гронье и увеличив свои силы, он мог отделаться от Таунли многими способами – переманить к себе его людей, или отпустить весь отряд, или всадить несговорчивому капитану пулю в лоб. Но здесь и сейчас он проявлял терпение.
Пожилой Чарли Сван, экипаж которого был больше, чем у Таунли, а на фрегате имелось шестнадцать пушек, примирительно молвил:
– У французов пятьсот человек, и драться они умеют. С таким пополнением мы можем взять даже Лиму! Лиму, где любой бедняк-испанец ест на серебре! – Сван поднял серебряный кубок, и его глаза под нависшими бровями жадно сверкнули. – А их вице-король, их гранды и попы жрут с золотых тарелок! Нам не хватит кораблей, чтобы увезти добычу!
– Добыча велика тогда, когда в дележке нет лишних, – заметил Джонас Рикс, капитан «Фортуны». – Но я согласен с адмиралом, договор есть договор. Нужно идти в Панаму, как мы обещали.
Согласен с адмиралом! Щекастая физиономия Таунли перекосилась, он яростно вцепился в отвороты своей потрепанной куртки. С адмиралом! Дэвиса впервые так назвали, о чем, вероятно, условились заранее – Сван ухом не повел, а Кук и Бамфилд одобрительно кивнули. Мнение Пата Брэнди и Лейта было неинтересно – по причине незначительности их отрядов и отсутствия пушек на кораблях. На барке Таунли орудий тоже не имелось, и потому он скрипнул зубами, но смолчал.
Шелтон наклонился к Рокуэллу, сидевшему рядом, и произнес чуть слышно:
– Итак, у нас уже есть адмирал? И когда мы его выбрали?
Грегор усмехнулся:
– Господь сказал: когда есть пушки и мушкеты, выборы не нужны.
Таунли, заметив, что они шепчутся, мрачно уставился на обоих – должно быть, решил, что ему перемывают кости. Не обращая на него внимания, Питер потянулся к кувшину, плеснул себе в кубок и выпил. Захмелеть от этого вина было нельзя, разве что от целой бочки. Хитроумный Дэвис не зря его выставил.
Поглядев на капитана «Амелии», Эдмунд Кук тоже хлебнул, утерся рукавом рубахи и прочистил горло. Потом воскликнул:
– Разрази меня гром, я тоже за Панаму! С городами долгое дело, а вот если Золотой караван подстережем… По ту сторону перешейка его не взять, охрана большая, а здесь, думаю, поменьше.
– Опять же, нас не ждут, – добавил Рикс. – Загоним их в Панамскую бухту, чтобы перетащили груз на берег, а с суши навалится Гронье… Можно взять больше, чем в Лиме!
– Здравая мысль. Взять больше всегда хорошо. – Дэвис ухмыльнулся.
Его рот походил на трещину под бушпритом носа, и, несмотря на усмешку, никакого веселья в глазах не замечалось. Наоборот, они смотрели холодно и настороженно.
– Итак, – произнес адмирал, задержавшись взглядом на Таунли, – идем в Панаму, джентльмены! Есть возражения?
Возражений не нашлось, но Френсис Таунли смотрел волком. Пожалуй, он мог считаться самым опасным, самым жестоким из собравшихся здесь, но до Монбара ему все же было далеко. Как, впрочем, и остальным; эти пиратские главари не обладали такой известностью, как Рок Бразилец, Олоне и де Грамон[21], и, конечно, ни один из них не мог тягаться с великим Генри Морганом. О подвигах этих героев рассказывал дед, а Моргана Питер видел сам и в пору расцвета, и в нынешнем жалком состоянии. И все же, не будь сэр Генри вечно пьян, не страдай он от старческих недугов, он и в свои годы обскакал бы всех, и Дэвиса, и Таунли, и Свана. Эти трое не отличались особой удачей, тогда как главари французов, добравшихся до Южного моря пешком, снискали больше славы в Береговом братстве. Питер знал, что Франсуа Гронье уважают за рассудительность и справедливость, а что до Пьера Ле Пикара по кличке Пикардиец, тот ходил с Олоне на Маракайбо и Гибралтар, а позже – снова на Маракайбо, но уже с Морганом.
Потягивая кислое винцо, чтобы не сохло в глотке, капитаны обсуждали план дальнейших действий. Говорили о том, что продовольствие на исходе и нужно быстрее добраться до мест обетованных, пошарить в Панаме по деревням и пастбищам, по винокурням и амбарам; говорили, что не хватает пушек, и взять их надо вместе с галионами испанцев; говорили, что нужно лечь костьми, но пересечь экватор до зимних штормов; говорили, что лезть к укрепленным городам пока не стоит, дабы не терять времени и не спугнуть Золотой караван; еще говорили, что хоть не будет высадок на сушу, но ежели пошлет Господь испанца в море, добыть его не грех. Шелтон слушал вполуха, так как его служба под командой Дэвиса закончилась. Он свой контракт выполнил и в Панаму не пойдет.
За пару часов завершили дела, и Дэвис велел нести тушенную с жиром солонину, сухари и ром, а на закуску – сухие фрукты. Капитаны, соскучившись по крепкому, пили с большой охотой. Вскоре в салоне повисли едкие ароматы пота и перегара; ветер, задувавший в раскрытое окно, не мог разогнать эту вонь и лишь добавлял к ней запах соленой воды. Булькало горячительное, стучали кубки, шаркали сапоги, голоса людей сливались в нестройный хор; трое-четверо говорили разом, вспоминали удачные дни и веселые ночи, хвастались, сквернословили, горланили. Ром горячил мозги и тела; кое-кто, сбросив куртку из бычьей кожи, уже добирался до рубахи или стаскивал заляпанный жиром и вином жилет. Эти люди пили, ели и держались так, как было им привычно в кабаках Тортуги или Порт-Ройяла, где капитан разбойничьей посудины всегда желанный гость. Шелтон, представив в их компании братца Руперта с его кружевами, тростью и щегольскими туфлями, невольно усмехнулся. Пожалуй, здесь он остался бы без трости, без кружевной рубашки и – очень вероятно! – без камзола и штанов.
– Ты! – Таунли, вскочив и брызгая в ярости слюной, вытянул к Питеру руку. – Ты, краб вонючий, что пасть раззявил? Ты над чем смеешься?
Шелтон, не моргая, смотрел на него, молчал, кривил губы. Это взбесило Таунли еще больше.
– Клянусь святыми угодниками! – Он приподнялся с кресла. – Проглотишь свою ухмылку вместе с зубами!
