Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02
Не в силах сосредоточиться на какой-либо одной детали, я скользил взглядом по стенным мозаикам и сложным сплетениям деревьев, гирлянд и раковин в орнаментах. Как много картин природы. Божества, богини и другие персонажи. Как мерцали многогранные янтарные капли люстр. Как рдели красные янтарные диски в окружении желтых и коричневых узоров. В двух обрамленных позолоченными рамами гигантских зеркалах по обе стороны я видел себя, удаляющегося в бесконечность. Три окна доходили до самою пола, их рамы тоже украшены богатой резьбой.
А ущелье уже исчезло. Густой туман заволакивал окна. Тонкие струйки воды стекали вниз. Облако село прямо на нас, и ничего не было видно снаружи.
Там было три складных двери с изукрашенными рамами. Я поспешил к одной из них, но она не поддалась. Не открылась ни другая, ни третья.
Янтаринка. Где она?
Да вот же, в зеркале — стоит рядом с одним из моих дальних отражений. Изабелла была в тех же джинсах и черной водолазке, как и в день гибели. Ее соломенная коса свешивалась на грудь, наводя на мысль о еще не затянутой петле. Выражение ее лица — странное. Янтаринка сделала шаг вперед.
Она не порождала бесконечной череды двойников в зеркале. Стояла одна, сама по себе. Я оглянулся, но в другом зеркале ее не было вовсе. Янтаринка переместилась ближе Теперь до меня оставалось только четыре отражения Видела ли она меня здесь в мерцающей комнате?
— Почему ты убил меня? — воскликнула она, подходя ближе. — Почему, Питер, почему?
— Мне это приснилось, — признался я. — Но как я мог сделать это? Как я мог?
Я оставался у зеркала. Теперь она была так близко ко мне. Янтаринка покачала головой на мой ответ. Соломенная коса качнулась.
— Посмотри вокруг, — умолял я. — Это Янтарная комната.
Какое великолепие убранства! Какое множество аллегорий!
На мне еще были мои антикварные очки, заколдованные каким-то психоаналитиком при распаде гитлеровской империи смерти. А если бы я снял очки, — Янтаринка исчезла бы, и драгоценная комната тоже? Осталось бы только ущелье и безжизненные отроги гор?
Мог ли я обнять ее здесь, в последнем всепрощающем сумасшедшем порыве? Я раскрыл объятия. Она шагнула ко мне, странно улыбаясь, держа в руке свою косу. Она же собирается обвить ее вокруг моей шеи, чтобы довершить идеальное отмщение внутри этой замкнутой комнаты! Следствие ни за что не догадается, чем меня убили. Тут я закрыл глаза, чтобы не видеть ее карающего взгляда.
Я чувствовал, будто полностью сливаюсь со всем ее существом, как не под силу было никому из возлюбленных прежде. Я стал Изабеллой. Причастился к ее воспоминаниям, отличным от моих.
Однако эта сущность уже отступала, освобождая меня от себя, но казалось, что от меня осталась только половина.
Я напрасно старался удержать в памяти хоть частицу этого мимолетного изумительного явления. Как будто Бог или Богиня быстро вошли в меня, даруя мне полную, особую жизнь, богатую происшествиями и страстями. Я встретил не смерть, а ее противоположность: дни моей жизни удвоились!
И вот все кончилось, совершилась окончательная опустошающая кража!
Янтаринки в комнате не было. Теперь она виднелась в другом зеркале. Спиной ко мне. Она уходила прочь сквозь мои отражения.
— Изабелла, вернись! — вскричал я. Но ее отражение расплывалось вдали. И вот — никого, кроме меня, бесконечной вереницы моих двойником.
Ее нога, собственно, не ступала на пол этой комнаты. Лишь душа Изабеллы пролетела здесь, пронизав меня насквозь, удивив полнотой жизни, которую я погасил, покидая меня навсегда. О, тут, верно, запирали убийц, что за изощренная пытка! Как я рыдал по себе! И мои отражения рыдали вместе со мной.
Когда я снял очки, комната не исчезла. Но двери не открывались. Окна, окутанные облаками, нельзя было разбить.
И видел я, как она падает с неба. Отказавший дельтаплан начал вращаться как кленовое семечко…
Мне, наверное, было лет одиннадцать, когда я начал мечтать о полетах…
Благодаря иммиграционной службе произошла эта встреча…
Так случилось, что я нанял Павла помощником и гидом…
Ни голод, ни жажда не мучили меня.
Хотя я не заметил сразу, но после каждого переживания вновь событий моей жизни, одно из отражений исчезло с зеркала. Вначале вереницы двойников выглядели одинаково, но по мере того, как время повторялось, эти ряды начали заметно укорачиваться.
Теперь в одном зеркале остаются только три отражения и два — в другом. Значит после пяти повторов я останусь один.
Я продолжаю существовать ради мига соприкосновения с Изабеллой в самом конце каждого повторения, и мне никогда не удается обнять и тысячной ее части. Она наполняет меня, затем колодец ее воспоминаний высыхает.
Когда исчезнет мое последнее отражение, я лягу на блестящий паркетный пол. Закрою глаза и буду просто ждать, когда тяжелая коса обовьет мне шею. Тогда, верно, я соединюсь с Изабеллой в смерти.
Не может быть, чтобы она не пришла! Неужели придется остаться здесь, в комнате моей мечты, навсегда, даже не видя своего отражения?
Скоро она опять появится.
Все ушло. Осталась только комната. Я сейчас лягу. Сначала разденусь, сниму кулон.
Но — что это?
В бусине бабушки Энни я вдруг вижу себя. Я жестикулирую, и крохотный Питер жестикулирует.
Я — лежу на паркетном полу, неподвижный, маленький, заключенный в янтарь.
Пожалуйста, подними меня, Изабелла. Пожалуйста, надень меня. Носи меня, в каком бы царстве ты не жила.
Грегор Хартманн
Генри в деревах[15]
Такамацу, 23 августа.
Дорогой дед!
Я не был до конца искренен с тобой, когда говорил о причинах отъезда в Японию. Тебе, мамочке и отцу нравилось слушать про «расширение горизонтов познания» и «изучение древних религий», на этом я и сыграл. На самом же деле мне было необходимо убраться ко всем ч… из Кентукки. Меня беспокоит наша вражда с Меткалфами. Я вынашиваю теорию, что добро и зло подобны положительным и отрицательным зарядам: в целом они должны уравновешивать друг друга. То, что хорошо для нас, плохо для Меткалфов, и наоборот. И пусть на локальном уровне кажется, что наша магия нарушает баланс; готов поспорить, глобальная картина такова, что мы просто перемещаем энергию. Извини меня за некоторый сумбур — в моей теории смешались физика и даосизм: настоянные на бессонных ночах — но она схватила меня за горло и не отпустит до тех пор, пока я ее не разработаю.
Тебе видны ее следствия. Сделать добро в одном месте значит вызвать зло в другом. Что еще ужаснее, из моей теории следует, что злое деяние приводит к добру где-то в другом месте; понятно, какой муравейник я сразу разворошу. Меня очень смущает такое направление рассуждений, так как логическим заключением будет бесполезность любого действия, вследствие чего остается только сидеть сложа руки. Так или иначе, я дал себе зарок не применять чар, пока не разберусь в этом до конца. Отъезд из дома явился одним из способов борьбы с искушением. В Кентукки я был Генри Давом, внуком Ганнибала Дава, одним из тех странных Давов, что беседуют с деревьями и все такое прочее. Каждый день меня просили оказать какую-нибудь услугу. Здесь же для всех я просто учитель английского языка. Ко мне обращаются лишь с затруднениями в грамматике, а не с просьбами сотворить волшебство и отогнать злых духов. Я стал новым человеком!
