Иван Беляев - Галобионты
– Видишь ли, моя милая, я собираюсь доставить удовольствие не только тебе, но и себе. Поэтому мне приходится действовать таким способом.
– Тогда не требуйте от меня участия. Это ваше развлечение, а не мое.
– Нет, моя дорогая, это удовольствие наше с тобой в равной степени. Ты еще слишком мало прожила, слишком мало видела в жизни. Приготовься к тому, чтобы испытать неизведанное удовольствие. Я открою тебе великое таинство жизни. Ты должна гордиться этим. Твой создатель собирается лишить тебя невинности.
Степанов залился безумным смехом.
– До тебя такая честь выпадала только одной женщине, той что была родом из Назарета, супруге Иосифа.
До Любови так и не дошел смысл слов профессора, но она смогла угадать издевательский их подтекст. И тут, впервые в жизни, девушка испытала возмущение, придавшее ей смелости.
– Вы ошибаетесь, – громко произнесла она, устремив на Степанова ясный взгляд, – вам не удастся исполнить свое намерение.
Обескураженный профессор отшатнулся от девушки. Некоторое время Степанов ловил ртом воздух, не в силах озвучить вопроса, застрявшего у него на языке. Любовь сама внесла ясность.
– Вы не будете первым, – теперь в ее лице проглядывалось нечто, похожее на торжество, от страха не осталось и следа.
– Что…, – профессор задыхался, покрываясь испариной, – что ты хочешь этим сказать, маленькая тварь?
Довлеющее воздействие Степанова мало-помалу сходило на нет. Может быть, Любовь видела, что вызывая его ярость, она способна противостоять давящему натиску.
– Я хочу сказать, что первым был Алекс.
От сильного удара голова Любови резко запрокинулась назад, в глазах потемнело. Однако это только еще более усилило возникшее в ней желание противостоять воздействию Степанова.
– Вы можете делать со мной все, что захотите, – проговорила она, поднимая голову и взглядывая на профессора, – на вам никогда уже не быть первым…
– Замолчи, мерзкая дрянь! – завизжал Степанов, наотмашь ударив девушку по другой щеке.
– Убейте меня и создайте себе новую, девственную жертву!
Выронив нож, Степанов в бешеной ярости принялся избивать девушку. Однако с каждым ударом сил в ней только прибывало.
Она уже не только выкрикивала оскорбительные для Антона Николаевича слова, но и перемежала их громким смехом.
Вдруг стул, на котором сидела девушка, накренился и упал на пол. Степанов, полностью утративший человеческое обличье, принялся бить Любовь ногами. Ему хотелось только одного: растерзать это лежащее у ее ног тело, смешать ее красную кровь с голубым шелком платья. Из уст профессора вырывались нечленораздельные крики. Брызгая слюной, он продолжал избивать девушку, которая не издавала уже ни звука.
Снова разрушилась единственная мечта его жизни. Снова между ним и самой дорогой для него женщиной вклинился тот, кого профессор считал виновным в своей трагедии. Саша. Саша Александров!.. Как клял себя Антон Николаевич за то, что поддался глупой иррациональной идее использовать для создания галобионтов пятой серии клетку погибшего друга юности. Для чего он это делал? На сей вопрос у него никогда не находилось ответа. Как знать, быть может Степанов безотчетно стремился смоделировать то положение вещей, которое существовало в дни его молодости? Только так он мог по-настоящему испытать свою судьбу. И, победив, сказать себе, что победа вполне заслуженна. Однако, как и больше двадцати лет назад, судьба обманула Степанова. Как и тогда между ним и Любашей вклинился этот необыкновенный человек, умный, талантливый, никогда не унывающий Сашка! Снова он оказался первым и единственным, кто безраздельно владел той женщиной, которая должна была, просто обязана была принадлежать только ему, Степанову!
Антон Николаевич потерял счет времени. Наконец, силы его стали иссякать. Шатаясь, он отошел от лежащей без движения девушки и рухнул в свое кресло. Он переживал точно такие же ощущения, как и тогда, когда придя к себе домой, почувствовал, что Любаши там нет. На Антона Николаевича навалилась та же страшная опустошенность. Но было еще нечто, усугубляющая и это без того невыносимое чувство. Степанов потерпел фиаско второй раз. Он добивался возмездия двадцать лет, посвятил этому все свои умственные, физические, моральные силы. Он жил одной лишь надеждой, которая вселяла в него силы. Без этой надежды Степанов, скорее всего, уже давно гнил бы в могиле.
Судьба жестоко обманула его и теперь профессор рыдал, положив голову на стол. Свербившая в нем мысль, что он не заслужил такого страшного обмана, лишила профессора последних сил. Ярость его иссякла. Он чувствовал себя жалким, уничтоженным и совершенно беспомощным. Любовь, по-прежнему лежавшая на полу и не подававшая признаков жизни, нисколько не интересовала Степанова. Привязанная к стулу девушка была для него чем-то вроде выброшенной тряпичной куклы. В тот момент Антону Николаевичу не пришло в голову, как прозорлив был Дзержинец, когда сказал ему, что рано или поздно он захочет выбросить девушку на помойку. Так оно и вышло. Женщина его мечты оказалась куклой, с плохо налаженным механизмом. Степанов вдруг осознал, что в жизни нет ничего горше неосуществимой мести. Стремление совершить возмездие оказалось иллюзорным. И сам себе Антон Николаевич представлялся безнадежным неудачником.
Прошло довольно долго времени, прежде чем профессор поднялся на ноги. В нем созрело решение, показавшееся панацеей от всех несчастий. Если жизнь утратила всякий смысл, но и нечего за нее цепляться. Если жизнь настолько жестока, что не дает ему возможности свести счеты с обидчиками, то единственное что ему остается, это свести счеты с самой жизнью.
Степанов уже подошел к шкафчику с препаратами и задумчиво выискивал среди многочисленных склянок наиболее верное и безболезненное средство, как с пульта охранной системы базы раздался писк. Кто-то вышел на связь с базой. Этим некто мог быть только Дзержинец. Действуя скорее автоматически, чем осознанно, Степанов подошел к пульту и медленно повернул рычажок, уже готовясь произнести привычное приветствие. Но голос, зазвучавший в динамике, мгновенно вывел Степанова из состояния глубочайшей депрессии.
– Хозяин, вы меня впустите?
Антон Николаевич не верил своим ушам: с ним говорил никто иной, как Геракл.
– Кто это? – спросил Степанов, чтобы удостовериться, что он не ослышался.
– Это я, Хозяин, Геракл.
Некоторое время опешивший профессор тупо взирал на экран.
– Откуда ты?
– Издалека, Хозяин, вы впустите меня.
– Но как ты здесь оказался?
