Николай Романецкий - Обречённый на любовь
А потом на сцену явилась из ниоткуда прелестная девичья фигурка, затянутая в облегающее одеяние. Софиты светили в глубокий вырез на спине, и Калинов сразу узнал Виту, хотя она и поменяла цвет волос - с рыжего на белый. Фигуру-то так легко не поменяешь... Если ты не вооружен дисивером...
И начался сеанс стриптиза. Калинов никогда не понимал популярности подобных заведений. Конечно, голографическое изображение на вид ничем не отличается от живого тела, но ведь стриптиз - не простой показ процесса избавления от одежды. Живая артистка всегда чувствует настроение зрителей, их желания и темперамент, и в зависимости от настроения зала меняет ритм движений и музыки. Тут музыка звучала очаровательная, но ритм не менялся. Автоматика...
Калинов сглотнул слюну и оглянулся. Тупые физиономии, глядя на обнажающуюся Виту, мерно пережевывали свою жвачку. С удовольствием. Как коровы.
Господи, подумал Калинов, напрочь забыв, что в зале сидят не люди. Да как же они могут!
И тут же коровы перестали жевать, но от этого выражения лиц сотрапезников стали еще тупее. Калинов снова обратился к представлению. Процесс обнажения успешно развивался. Верхняя половина одеяния уже валялась на сцене. А потом ритм музыки плавно замедлился, как и должно было произойти перед главными событиями. И неожиданно Калинов понял: это не стереорама и не изображение Виты, эта настоящая сцена и сама Вита, живая, горячая, соблазнительная. А еще он понял, что все представление разыгрывается исключительно ради него.
О Господи, подумал он. Что же я такое натворил? Что станется с нею, когда она узнает обо мне правду?
В медленном танце Вита повернулась к Калинову боком, и он, разглядев форму бюстгальтера, обнаружил, что это не Вита. Не было у Виты такого бюста... Калинов поразился: как он мог принять за Виту эту полногрудую девицу. А потом девица повернулась к нему лицом, эффектным жестом отбросила со лба пшеничную челку, и Калинов узнал ее. На сцене танцевала Флоренс Салливан. Пока он ошарашенно хлопал ресницами, сеанс стриптиза завершился, и Флоренс, подхватив со сцены свои тряпки, исчезла за драпировкой. Музыка умерла, погасли софиты. Волшебная сказка завершилась. Безликие молодцы разразились аплодисментами, намереваясь отхлопать себе ладони. А потом вновь принялись мерно жевать и неразборчиво бубнить.
Калинов изо всех сил пытался вызвать в своей душе ощущение неприятия происшедшего, но быстро убедился, что его потуги напрасны. Не было во Флоренс ничего неприятного, более того - стриптиз в исполнении столь юной девушки выглядел весьма пикантно. И Калинов понял, что это была не его фантазия, это была фантазия ее, Флоренс, ее дэй-дрим - ведь возраст девчонки не позволял ей принимать участие в подобных представлениях в Мире, а она явно в этих представлениях нуждалась.
Он снова пригляделся к неистово аплодирующим зрителям и обнаружил вдруг, что кабаре наполнено отнюдь не юнцами. За столами сидели солидные мужчины и, если бы они были живыми людьми, все наверняка оказались бы отцами семейств. По-видимому, зрители были такими, какими их хотела видеть актриса.
А потом раздался взрыв восторга, и Калинов вновь обратил свое внимание на сцену. Флоренс опять стояла в лучах софитов, теперь на ней было элегантное платье и украшенные золотом туфли. Новая, высокая прическа делала ее старше и привлекательней. Артистка раскланивалась во все стороны, с удовольствием купаясь в шквале аплодисментов, и Калинов понял, что ей очень нравится стоять вот так и что купается она не в аплодисментах и не в лучах софитов, а в десятках мужских взглядов.
Флоренс бросила в сторону Калинова мимолетный взгляд, и он сообразил, что и он должен смотреть на нее так же, как все эти статисты с тупыми супермужественными физиономиями. А потом поймал себя на том, что именно так он на нее и смотрит - как мужчина на недосягаемую, желанную избранницу. И тогда она, вновь взглянув на него, величаво спустилась по ступенькам со сцены и, высоко неся прелестную головку, приблизилась к его столу. Ему хватило догадливости встать и предложить ей кресло слева от себя. Она томно улыбнулась и сделала книксен. Села. А Калинов наконец обнаружил, что ее элегантное платье изготовлено из полупрозрачной ткани и что, если приглядеться, можно рассмотреть каждую складочку юного тела. Во всяком случае, коричневые пуговки сосков так и лезли в глаза.
Она снова улыбнулась:
- Меня зовут Флой. А тебя?
- Александр. Можно Алекс. Что-то я тебя не видел, когда разыгрывали дэй-дримы.
- Да, я сегодня немножко опоздала. Мама пыталась со мной поговорить. Но когда штурмовали лагерь, я уже была. А потом ты куда-то исчез, с Виткой, и мы так и не смогли познакомиться. Я из Оксфорда, Англия.
- Санкт-Петербург, Россия.
- О, русских у нас становится все больше. - Она перехватила его взгляд, выпрямила спину и отвела назад плечи, так, чтобы грудь обтянулась еще рельефнее. - Ты ведь новенький?
- Да.
- С Виткой давно знаком?
Калинов решил сказать правду:
- Вчера в первый раз увидел. - Он заметил, что в ее глазах загорелся лукавый огонек. - А разве это имеет какое-то значение?
- Нет, конечно... Просто мне показалось...
Она не договорила, но лукавый огонек в глазах оказался достаточно красноречивым. Калинов выразительно пожал плечами и тут же сообразил, что жест его можно расценить по-разному.
Ну и что, сказал он себе. Разве я здесь не для того, чтобы собрать о них побольше информации?
Флой, похоже, расценила его жест однозначно. Глаза ее стали блестящими. Она оглядела сидящих вокруг типов. Теперь типы не обращали на нее никакого внимания.
- Мне понравилось твое поведение при штурме лагеря. Для новенького ты вел себя удивительно собранно.
- Интересно было. - Калинов изобразил на физиономии улыбку "скромный мальчик". - Хотя сама ситуация показалась мне неожиданной.
Флой кивнула:
- Конечно... Но ведь это был дэй-дрим Зяблика, а он у нас паренек с выкрутасами.
- А это не один из его выкрутасов? - Калинов обвел глазами ряды столов.
Флой усмехнулась:
- Не у одного же Зяблика бывают выкрутасы!
- Вот только эти куклы все портят. Надо бы было привлечь всамделишных людей.
- Нет! - Флой энергично мотнула головой. - Не все можно показывать всамделишным людям.
- А мне, выходит, показывать можно все?
- Ты не производишь впечатления болтуна, и потом... Ты какой-то... основательный, а наши мальчики похожи на флажки, трепещущие на ветру.
- Ну, положим, Клод-то не очень похож на мальчика.
- Клод? - Она фыркнула. - Мальчиком можно быть и в сорок, а Клоду едва за двадцать перевалило. Все, кто становятся взрослыми, уходят из Дримленда, а Клод все возится с нами. Никак не может решиться на обряд обручения с жизнью.
