Николай Романецкий - Обречённый на любовь
- А мне хотелось посмотреть, есть ли у них сердца, - сказал Калинов.
- Вот-вот. - Клод кивнул. - Ты знаешь, это как наркотик! И я боюсь, что они подменят жизнь дэй-дримами... Это, знаешь, как в музее изобразительного искусства. Картина всегда выглядит более яркой, чем жизнь. В жизни и краски более блеклые, и разноцветья неизмеримо меньше. Он вздохнул. - Во всяком случае, так кажется... Я ведь сам давно уже понимаю, что пора себе искать настоящее дело. И все время возвращаюсь сюда и возвращаюсь. Нет сил уйти... И так уже шесть лет.
- Шесть лет?! - поразился Калинов.
Оказывается, все это существует уже давно, подумал он. И все эти годы Страна Грез хранится в глубокой тайне... так, что никто из нас и не догадывался... И этот мальчишка прав. Я прожил без малого сотню лет, и любил, и ненавидеть приходилось, но все это было как-то мельче, мягче, бледнее... Как я тогда подцепил Наташку! Вот с ней у нас было настоящее... Черт, все с ног на голову поставил! Тут настоящее, в Мире игрушечное... А дети во все времена играли - уж так они устроены. В разные игры они играли, и в войну тоже... Казаки-разбойники!.. И не было в этом ничего кощунственного! Кощунство всегда придумывали взрослые...
Подошла Флоренс Салливан. Не глядя на Калинова, шепнула что-то Клоду. Тот кивнул. Флоренс шагнула в сторону и растворилась в воздухе. Клод снова повернулся к Калинову.
- Домой пошла? - спросил Калинов.
- Нет. Индивидуальный дэй-дрим... Не все ведь являются сюда лагеря штурмовать. Каждому хочется чего-то своего.
- А зачем тогда вы устраиваете всеобщие спектакли?
- Это не спектакли. - Голос Клода был спокоен: как будто учитель объясняет ученику новую тему. - А устраиваем мы их затем, чтобы здесь никто не чувствовал себя одиноким.
Калинов понимающе кивнул.
- Ты знаешь, Клод, - сказал он после паузы. - Я был неправ... С той пощечиной.
Клод Пристально посмотрел Калинову в глаза.
- Ты странный парень, Саша. - Он покусал нижнюю губу. - Вот ты лежишь рядом, пацан пацаном... А порой мне кажется, что ты лет на сто старше меня.
- Почему? - Калинов сел.
Как будто насквозь видят, думал он. Какие они, в сущности, еще дети... Но иногда становится страшно находиться рядом с ними. Не то что солгать - душой покривить нельзя!
- Не знаю. - Клод пожал плечами. - Просто такое ощущение.
Отступись, старый козел, сказал себе Калинов. А вслух произнес:
- Пошел я домой.
- Ага, - отозвался Клод. - Приходи завтра.
Калинов встал и принялся натягивать штаны.
- Только запомни, - продолжал Клод, - обидишь как-нибудь Витку - я не погляжу на то, что ты пацан пацаном!
- Запомню, - пообещал Калинов.
И окунулся в серый туман.
Когда туман рассеялся, вокруг не оказалось ничего похожего на внутренности джамп-кабины. Калинов стоял на пороге незнакомого помещения. В помещении было пусто. И темно. Однако, едва Калинов сделал шаг назад, стены вспыхнули неяркими разноцветными огоньками. Намного светлее от этого не стало, но Калинов смог разглядеть ровные шеренги столиков, заполняющих помещение. Он усмехнулся: кажется, он стоит на пороге одного из тех автоматических кабаре, столь распространившихся в последнее время по Европе. Правда, зал был пуст, за столами никто не сидел, но весь этот антураж после всего происшедшего сегодня казался настолько неожиданным, что Калинову стало любопытно, что Вита придумала еще. И потому он спокойно сел за столик прямо напротив стереорамы, изображавшей пустую сцену, задрапированную серой в полутьме - а в натуре, по-видимому, белой материей. Кресло тут же трансформировалось под очертания его тела, и Калинов подумал, что, если бы в кабаре оказался наблюдательный посетитель, он бы немало подивился: с какой это стати кресло, в которое уселся молоденький парнишка, приняло такие очертания?
Наблюдательных людей в зале не оказалось, однако кабаре сразу ожило. Должно быть, именно Калинова здесь и ждали.
- Добрый вечер! - раздался интимный голос, и опытное ухо Калинова тут же уловило, что говорит автомат. - Мы рады видеть вас в нашем театре. Ждем вашего заказа. Представление - через полчаса.
Голос умолк, из глубин стола выдвинулось табло меню. И Калинов обнаружил, что сегодняшние приключения только разбудили его аппетит. Он даже вынужден был отметить, что давно уже не испытывал такого голода в последние годы. И принялся нажимать кнопки, надеясь, что кабаре не растворится в сером тумане и удастся поесть здесь, за этим столом, где никто не мешает.
Тут ему в голову пришло, что это именно его фантазия создала пункт удовлетворения желудочных страстей, а значит - пока создатель не насытится, кабаре не исчезнет. И надо сказать, такое всемогущество было весьма приятно. Как в молодости, когда казалось, можешь абсолютно все, и не было еще за плечами груза ошибок и компромиссов. Тем не менее, при всем ощущении всемогущества, спиртного Калинов заказывать не стал: ни к чему играть в "казаки-разбойники" с собственным организмом, до добра такие игры не доведут. Ограничился соком.
Через минуту раскрылись створки люка, и недра стола родили поднос с заказанным. Калинов взял в руки нож и вилку и вдруг понял, что пустота зала действует ему на нервы.
И тут же над столами разнесся гул голосов. Калинов в растерянности крутил головой. Пустых столов в зале больше не было, вокруг сидели плечистые молодые парни, что-то жевали, разговаривали друг с другом. За столом Калинова никто не появился. Из гула голосов слух не выделял ни одной различимой реплики. Более того, и лица-то у парней были какие-то неразличимые.
Во всяком случае, когда Калинов отвел глаза от сидевшего за соседним столом блондина, ему показалось, что лицо того исчезло, превратилось в неразличимую маску: точка, точка, два крючочка... Однако, если не смотреть по сторонам, ощущения странности не возникало, а пустота больше не давила на психику. И Калинов принялся за обед.
Обед был натуральный. Бифштекс оказался настоящим мясом, да и овощи явно выросли на грядке, так что Калинов с давно не испытываемым удовольствием очищал тарелки. Вокруг ели и разговаривали. Заметив, что безликие парни не смотрят друг на друга, Калинов пришел к выводу, что каждый беседует с самим собой. Из-за столов никто не поднимался, никто не выходил и не входил в зал, но в конце концов, что ему за дело до собственных фантазий, когда организмом правит желудок? Уж лучше такие сотрапезники, чем шипящие драконы или белобрысые юнцы в тигровых шкурах! С лайтингами в руках...
А потом вспыхнули софиты, и стереорама преобразилась. Серая драпировка покрылась разноцветными пятнами. Донеслись звуки фанфар, по залу разнесся приятный аромат незнакомых духов. Мерно жующие физиономии, как по команде, повернулись в сторону сцены. Гул голосов резко оборвался, словно кто-то где-то выключил кристаллофонную запись.
