Вячеслав Морочко - Явление народу
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1.
- Оповдали в столовку? Ефть бутевбводы и кофе, - ласковый Марк Макарович суетился вокруг Пляноватого, который, жуя бутерброды, оттаивая, испытывая благодарные чувства и не умея их выразить, ощущал себя мятым и битым так, что сладкий напиток казался с привкусом крови. Это потом он почувствует боль в кровоточащих деснах, а сейчас с полным ртом - неуклюже благодарил: "Марк Макарович, что бы я без вас делал!" - О фтем рефть?! - возмущался сосед. - Не выдумывайфте глупофтей! Мне офтень пвиятно, фто я ваф тут выруфчил! - Бегаешь, понимаешь, весь день как футбольный мячик, - сокрушался Владимир Владимирович, - и никаких результатов! - Не наговавивайфте на фебя. Профло лиф полдня. - Ну и что за полдня я успел? - Вы фделали половину огвомной ваботы. - Вы уверены? - Убевден! - А в остаффуюся пововину вы ее заверфыте. Самому Пляноватому прожитая часть дня представлялась "схлопнувшимся" промежутком времени: просидел в общей сложности два часа совещаний, просмотрел кой-какие бумаги, набросал кой-какие реляции, дал возможность заказчику "выплакаться у себя на груди", ответил на несколько телефонных звонков, имеющих и не имеющих отношение к делу и все... Нет, еще реферат... Если можно всерьез принимать нацарапанное в "кабинете" уборщицы, на площадке под лестницей и в туалете?! - Фто ф вами?! - качал головой Марк Макарович. - На ваф лифца нет! - Устал, - вздыхал Пляноватый. - Спину ломит безбожно! - Ну, это не фамое фтрафное. Вофт, примифте таблетку - долвно полефтять. - Я, действительно, переменился в лице? - запивая оставшимся кофе лекарство, спросил Пляноватый. - Вы фтали на дефять лефт старфе. - Простите, на девять или на десять? - Не морофте мне голову! - День был тяжелый и бестолковый... - За день софтарилифь!? - Старость, говорят, - грим усталости... - лепетал Пляноватый, чувствуя, что от таблетки ему в самом деле "легчает". - Так фмойте ф фебя этот гвим! Он вам не к лицу! Пока молоды, - думаем: "То ль ефте будет!" А, софтарифшись, благодавим Пвовидение: "Фпафибо за фто уф, фто ефть!". - "Провидение"!? Странно... Вы это - о чем? - Ф конце-фто концоф, кто-фто долвен ве контроливовафть фитуацию, когда кавется, фсе лефтит к февтовой бабуфке! - Это кто ж это должен? - Жывнь так фрупка, фто в любую минуфту гофтова ифтезнуть... Однако же не ифтезает. Похоже, фто кто-фто об этом забофтится. - Есть доказательства? - Профто сообравения... Ефли взять для примера зачафтки нацизма, они появилифь давно, как угрова изничтовения, первоначально, отдельных народов, затем - человефчества в целом. Эфто неивбежное вло, подобное вуткой болевни. Овнако инфтинкт выживания овганизма земного сообщефтва дейфтвует чефтко. Нувен был иммунифтет - фто-то вроде привифки нацивмом ф офлабленной фовме. А, фтобы офлабифть - "сбифть фашивм ф ног", понадобився офобенно мощьный режим, пофтроенный по искуфтвенной временной фхеме, котовому предфтояло потом за ненадобнофтью рассосаться, как посттравматифческой опуфоли... - К косноязычию привыкаешь с трудом как к уродству, - думал Владимир Владимирович. - Подмывает смеяться в лицо. Зато правильные и "холеные" речи..., за которыми нет ничего, - не сразу раскусишь. Косноязычие Макара Макаровича по непонятной причине то возрастало, то сходило на нет. Он продолжал: - Эфта "травма", овнако, дала "ословнение" у поколений, которые страфной ценою спафли человефтество. У них фто-фто сделалось с лобными долями, точно срофлись воедино и Вера, и Фтрах... - Может быть, обойдемся без мистики? - изобразил Пляноватый иронию на роговеющей маске лица. - Мифтика - ужас перед неведомым... А я хофтю знафть! - Господи, и от куда берутся такие дотошные дедушки?! - думал "командированный", вслух же сказал: "Для того, кто погиб в этой битве, все уже решено... Но еще есть живые. Им за что мучиться? Каково жить со "съехавшей крышей"! - Не убивафть же их, в фамом-то деле! Они победили фашивм! - Тем более, справедливо ли оставлять все, как есть? Неужто они не достойны чего-нибудь лучшего? - А фто предлагаефте вы? - Нет! Это вы мне скажите! По самому крупному счету! Будь вы Провидением, чем облегчили бы судьбы людей со "смещенными лобными долями"? Судьбы несчастных, с которыми "все это" преднамеренно сделали в детстве? - "По фамому крупному фтету"!? - Вот именно! - Будь я всефилен, я бы, повалуй, вернул им... их дефство. - Всем сразу!? - А фто мелофтиться? Владимир Владимирович оторопел: показалось, что косноязычный старик его "раскусил" и находится в курсе всех дел, заставляющих "командированного" дожидаться команды. Но Пляноватый отбросил тревожные мысли: "Каких только не бывает фантазий! Возможны же и совпадения, черт побери!". Опять подмывало спросить: "А мне не звонили?" Как раз в это время раздался звонок. Трубку взял Марк Макарович и сказал в микрофон: "Эфто я. О фтем рефть!" А затем - подмигнул Пляноватому: "Фот и довдалифь фвонка..." Владимир Владимирович окаменел. - Фто ф вами? Да уфпокойтефь! - заулыбался старик. - Передафть, вам профили, фтобы вафли в отдел кадвоф... И фте!
2. - Ты не слишком торопишься, Пляноватый. - упрекнула инспектор по кадрам Звонкова Октябрина Антоновна. Досадуя, что так получилось, Владимир Владимирович рассыпался в извинениях: с "кадровиками" не шутят. - Не рассказывай только, что заработался, - доверительно тыкала Октябрина Антоновна. - Признавайся, любезничал на площадке с Левинской? Она взяла сигарету, не глядя на "поджавшего хвост" Пляноватого, неуклюже по-женски чиркнула спичкой. - От вас ничего не скроешь, - польстил Владимир Владимирович. - И не советую, - затягиваясь, сказала Звонкова. - Ты у меня, Пляноватый, вот тут! - показала она кулачок. - "Следствие ведут знатоки"! - неважно пошутил Владимир Владимирович. Нельзя сказать, чтобы он симпатизировал этой немолодой "кадровичке". Но она вызывала у него любопытство особенным строем души, пребывающей неизменно в "охотничьей стойке", и внутренним непреходящим горением, как у хроников с температурою плюс тридцать семь и один. - На вот, здесь подпиши, - инспектор протянула листок с убористым текстом. - Что это? - Какая разница?! Подпиши и гуляй! Тот, к кому она обращалась на ты, мог считать себя нежно обласканным материнским вниманием, даже - облагодетельствованным. Какое образование она получила и где набиралась опыта до последнего места работы, почти никому в институте ведомо не было. Слухи однако ходили такие, что у многих, включая директора, по спине пробегали мурашки. Бытовало однако крамольное мнение, что зловещую эту молву о себе она распускала сама. - Вы умная женщина, Октябрина Антоновна, так объясните, пожалуйста, мне, дураку, на кой ляд вам сдалась моя подпись? - он по опыту знал: даже самому мощному интеллекту не устоять против мастерской лести. Комплимент нужен всякой душе, точно воздух. Ведь так еще много на Свете жестокосердных людей, иссушенных неутоленною жаждой признания. - Много разговариваем! - выразила недовольство инспектор, но объяснила: Характеристики подписывает дирекция и профоком. Председатель профкома сейчас за границей с тургруппой. Его заместитель болеет... А ты у нас, Пляноватый, в профкоме за номером три - так что ставь "закорючку" как представитель общественности. Фамилию "Пляноватый" она выговаривала в небрежной манере, как будто хотела сказать "Сопляватый". - Ах вот оно что... - протянул он, зевая. - Ты думал, мы шутки тут шутим! Владимир Владимирович, приблизив листочек к глазам, огорчился: слова расплывались. Еще минут десять назад он свободно читал без очков, а теперь - все в тумане. - Эх, слепондя! - рассмеялась Звонкова, подвинув к нему запасные свои "окуляры". - А еще петушишься! На вот, попробуй мои. - Куда хоть бумага пойдет? - спросил он. - Сейчас пошла мода "выбирать" на ученом совете руководителей лабораторий, отделов и мастерских, а, кто занимает должность давно, - того пересматривать - избирать как бы снова... Во всех этих случаях составляется характеристика. - Теперь ясно, - сказал Владимир Владимирович и, напялив чужие с латунной оправой очки, вслух прочел: - "Характеристика на начальника отдела Стрельцова Генриха Дмитриевича..." - подняв бровь, поглядел на суровую женщину и окунулся в беззвучное чтение. Это была заурядная положительная характеристика, какие пишутся сотнями тысяч, а то и десятками миллионов для аттестаций, представлений на повышение, загранвояжей, по требованию правоохранительных органов и т.д. Сверху - "когда, где родился, учился, работал, национальность" (в кадровом как в коневодческом деле порода - наипервейшая вещь), а далее - "За время работы...", "Исполняя обязанности...", "На посту..." зарекомендовал (проявил) себя так-то и так-то... Трудолюбив, исполнителен, наращивает (совершенствует..., развивает..., внедряет...), пользуется заслуженным уважением (авторитетом) у коллектива... Характер, разумеется, ангельский и, конечно, достоин... быть выдвинутым. У Звонковой в шкафу лежит стопка таких заготовок с пропусками вместо фамилий, инициалов, дат, городов, учреждений отделов. Стрельцову сгодилась первая из подвернувшихся под руку - без души, без любви, без малейшего вдохновения: для внутреннего, так сказать, пользования. В конце концов, здесь его знают - может быть, и зачитывать не придется, но приготовить все нужно по полной программе. Кончив читать, Пляноватый хмыкнул и покачал головой. - Ты хорошо его знаешь? - Вместе учились. Он был на виду. - Вы друзья? - Не сказал бы. - Враги? - Тоже нет. Нам с ним нечего было делить. Вплотную не сталкивались... Но я бы такого не написал. - Значит, ты не согласен с характеристикой?! - В корне! - Будь добр, садись и пиши, что ты думаешь. - Вообще-то попробовать можно. - Попробуй. Вот ручка, а вот - лист бумаги. - Головку я трогать не буду, а суть уточню. - Уточни, уточни... Но учти одну вещь: не люблю переделывать. - Но и так не пойдет! - Там увидим... Пиши! Повторять стандартные формулы, но с частицею "не" он не стал. Касаться же отношений Стрельцова к Левинскому было бы глупо: зачем сюда впутывать Льва? Он выплеснул на бумагу лишь то, что о Генрихе думал. - Генрих Дмитриевич, - писал Пляноватый, - относится к людям, которые не привыкли выстаивать очереди а, умеючи жить, берут все нахрапом и видят призвание в том, чтобы "представительствовать" за счет "недопущенных". А создавая элитные группы подобных себе, будучи по натуре мерзавцами и бездарностями по существу, способны достигнуть высоких постов, в то время как обладание даже самою скромною властью с точек зрения нравственной и производственной им противопоказано категорически. - Ладно, посмотрим, что ты предлагаешь, - сказала Звонкова, поднося его писанину к глазам, а, читая, поморщилась и усмехнулась. - Про очередь это ты зря. Вообще, Пляноватый, характеристики так не готовятся... Ему снова послышалось "Сопляватый". - По твоему такие, как Генрих, нам не нужны? -- Если и нужны, то исключительно для оттачивания бдительности у доверчивых. - Видишь, все же для чего-то нужны. Хочешь, я приколю твой листок к моему: руководство сравнит - разберется. - Как вам угодно... - он вдруг почувствовал, что написанное им в самом деле наивная чушь, и вообще по сравнению с Октябриной Антоновной он в этом деле - слабак. - Послушай, чего я скажу, - с материнским терпением объясняла Звонкова. Может, в науке без фактов нельзя, но в отношениях между людишками первое дело - порядок. Ваш брат ученый нацелен на Истину и не в силах понять простой вещи, что главное - это удерживать кадры в узде! Поднявшись чтобы уйти, Владимир Владимирович почувствовал на себе странный взгляд. Эта странность была не в глазах, - в плотно сжатых гy6ax Октябрины Антоновны. Уже в коридоре - насторожился, уловив сзади клацание запоров железного шкафа, потоптался на месте, как бы спрашивая себя: "Ну чего я еще здесь торчу?" - Разрешите! - Владимир Владимирович влетел к кадровичке. - Кто дал вам право врываться? Выйдите вон! - вдруг завыкала женщина. Окинув глазами поверхность стола, он понял, что не ошибся: листочек, написанный им, был приложен не к характеристике Генриха, а к только что извлеченному из раскрытого сейфа досье самого Пляноватого. - Так я и думал! - А вы меня что тут, за дурочку держите? Эта писулька характеризует не Генриха, а вашу особу! - Значит, подпись моя не нужна? - Найдется кому закорюку поставить! Стрельцова назначили - стало быть руководству виднее. И вообще... Я в вас ошиблась... Ну ничего, - Октябрина Антоновна смотрела орлицей. В голосе слышался клекот: - Тут собрано все! она возложила ладонь на досье. - Я давно наблюдаю за вами! - Не понял? - В Болгарию ездили по турпутевке? - Ну, ездил. - Так мне достоверно известно, что в Пловдиве проигравшись в очко... - В преферанс... - Мне без разницы... Вы на балконе махали руками и кукарекали по петушиному. - Ах вам и это доложено?! - он рассмеялся. - А как же вы думали, молодой человек! - Я так и думал... - продолжал Пляноватый смеяться. Он сделал два шага к столу... Не успела Звонкова опомниться, как обрывки характеристики Генриха лежали в корзине. - Вы за это ответите! Ему было жалко Октябрины Антоновны... Не той, что была перед ним.., а чудного создания, что в свое время явилось на свет - сама нежность, сама доброта с уймой дивных задатков..., от которых, осталась теперь только "страшная культя". Мыслетечения, словно кровотечения, опустошали его. Перед внутренним взором снова стояла "картина", где люди всех рас, всех времен и достоинств в единой молитве взывали к тому, кто застыл перед рамою в фокусе взглядов, сметенный, растерянный: "Господи, чем я могу им помочь?!" Он уже понимал, Октябрина Антоновна была не простым персонажем - существенной частью заклятой программы тяжелого дня, точно в злую минуту, когда больше не было сил ждать "приказа", ему показали ради чего он нес крест одряхления и нестерпимой разлуки с Родною Душой.
