Наталья Новаш - Деревянная девочка, или Ди — королева кукол
Душа ушла в пятки, я зажмурилась. Потом досчитала до трёх, чтобы, собравшись с духом, приоткрыть дверь… Но как только я открыла глаза — оказалась в темноте.
Глава третья
Произошла смена декораций: в ванной полная тьма, а в дверную щель просачивается свет… Это значило: где-то там, двое суток спустя, свет в ванной выключили, а в спальне его зажгли.
Чуть приоткрыв дверь, я выглянула в комнату. Розовый шёлк ширмы горел, как в свете пюпитров. Далёкий гул — рокот людской толпы доносился из глубины квартиры.
Это был конец. Это были…
Я не могла туда идти, не могла вот так стоять, не могла даже плакать и сказать себе, что это были похороны Лена.
Его не спасли. Я опять закрылась и привалилась к двери. Я рыдала, пока не успокоилась. Никто меня не тревожил, в дверь не стучали, не пытались войти. В крайнем случае, меня бы приняли за какую-нибудь истеричную поклонницу.
Когда я выплакала все слёзы, когда наступило спокойствие от полного опустошения и истощения сил, я вновь приоткрыла дверь и, сделав несколько шагов вправо, высунулась из-за ширмы…
Яркое, но уже вечернее солнце палило сквозь лёгкие шторы, заливало светом пространство, заполненное людьми, и через дверь, которую мы никогда не открывали, посылало свои лучи в длинную анфиладу комнат…
В нос ударил похоронный запах свечей, траура и живых цветов, которые всегда в таких случаях пахнут смертью. Негнущимися ногами я обошла ширму слева и между спинами и стеной стала пробираться к дверям в прихожую. Там, в залитом солнцем холле, откуда тоже вынесли всё, я смешалась с потоком людей, и меня, сдавленную со всех сторон чужими телами, опять понесло назад, к дверям в спальню.
Она уже не была спальней, не была комнатой для репетиций. Не было ни кровати, ни рояля. В огромном пустом и чужом зале стоял гроб.
У гроба сидели женщины в трауре. Я узнала оперную примадонну в чёрной мантилье; злое, расплывшееся лицо бывшей жены Лена; скорбный профиль его уже немолодой сестры в чёрной кружевной шали. Я смотрела на чёрные кружева… Потом из глубины комнат зазвучала музыка. Первый концерт Шопена. Это стало сигналом для организатора с чёрной повязкой, и он жестом велел людям идти. Толпа, обтекая гроб, пронесла меня мимо Лена… Я оглянулась, и тут мне стало досадно, словно Лен был во всём виноват. Он лежал там чужой, изменившийся… успокоенный и устранившийся от всего. Я тут была совсем не нужной. Никому не было до меня дела. Я была никто и ничто, толпа несла меня по анфиладе комнат, вернее, по череде квартир целого этажа, где срочно вынули перегородки, чтобы уместилась такая уйма людей. Никто тут меня не знал, я была самым лишним человеком здесь. А ведь этот дом мог быть моим… В следующей комнате, вернее в огромном зале, размещался оркестр. Я протиснулась из движущейся толпы к роялю и дослушала берущее за душу вступление оркестра. Когда бодро заиграл пианист, двинулась дальше.
Толпа повернула к лестнице. Я чуть не грохнулась на ступеньках. Они были такие же, как и те, по которым мы поднимались с Леном: белый, с прожилками мрамор. В нём и тогда было что-то похоронное. Нет!.. Это я была во всём виновата, если бы не эта история со мной, Лен по-прежнему бы жил здесь, он счастлив был бы тут со мной или без меня, а его голос всё так же звучал бы под сводами всех театров мира…
Дверь не хлопнула, не закрылась, как в прошлый раз, она была распахнута настежь, и из неё вытекала и вытекала толпа… Откуда столько людей? — подумала я; и только позже, из новостей, узнала, что половина населения планеты побывала в тот день в доме Лена.
Солнце ослепило меня после полумрака мраморного «музея», но там было тепло, а тут я стала дрожать. Несмотря на солнце и синее небо, с моря дул холодный ветер. Люди толпились на улице, видимо, в ожидании похорон.
Вот и всё!.. Лучшая страница в моей жизни перевёрнута и захлопнута навсегда. Или даже не так… Это страница — вырванная из книги, и её унесло ветром, а всё, что от неё осталось, — только то, что в памяти и в душе. Только то, что во мне, — и больше ничего. И больше ничего… Больше ничего… впереди не будет. Дальше книгу читать неинтересно…
Так думала я, вдыхая солнечный ветер и запах водорослей. Путь мой лежал по той же Венецианской улице, по которой мы шли с Леном: мимо театра — я видела впереди его купол — и дальше прямо на пристань. Я не знала, как оплачивался монорельс: был ли у меня оплаченный Клайвом кредит или же код моего медальона давал только право на посадку и указывал конечную цель маршрута?
Мне надо было где-то присесть, изучить содержимое моей сумочки, потом найти магазин. Следовало купить кое-что из одежды, я продрогла, на мне не было нижнего белья, я успела натянуть только платье и плащ.
Ветер, дувший с моря, делался всё холодней, или мне так казалось, с каждой минутой я всё больше замерзала и к тому же давно не ела.
Улица повернула вправо. Над домами высился купол театра, а дальше виднелся сквер. Вдруг повеяло опьяняюще-нежным запахом живых цветов — настоящих живых цветов, разогретых весенним солнцем.
Я опустилась на скамейку под зацветавшей магнолией. Кто знал, какое сейчас время года? Осень или весна? Климат на затопленной океаном Земле повсюду стал одинаково ровным, довольно тёплым. Вечнозелёная и вечноцветущая магнолия ни о чём не говорила, и только некоторые растения, что цвели раз в году, хранили старую земную память, и по ним судили о временах года. Сейчас на клумбах цвели нарциссы. Из зелёной травы торчали лиловые головки крокусов. Жужжали золотистые пчёлы, и бабочка-кирпичница то садилась, то вспархивала с моего колена. Была весна.
Просидев минут пять в этом раю, на солнце, в защищённом от ветра уголке, я немного согрелась и изучила содержимое сумочки. Стараясь не вытаскивать пистолет, сосчитала монеты — их хватило бы оплатить самый дешёвый номер на одну ночь. Потом миновала сквер и свернула налево, в сторону моря, оказавшись как нельзя кстати на узкой торговой улочке. Её продувал ледяной ветер. Тротуары у магазинчиков были пусты. Город вообще словно вымер — все спешили проститься с Леном.
Я выбрала самую дешёвую лавочку, в которой, однако, торговали всем, и, отворив дверь, оказалась в тёплом маленьком помещении, где была только лестница вниз. Спустившись в пустынный зал супермаркета, я долго озиралась. Конечно, он уместился бы лишь на дне под океаном. Зал был огромный, и ни одного покупателя. Говорят, в прошлом, в магазинах были продавцы, сначала люди, потом роботы, но в них не стало никакой нужды… Пройдя вдоль рядов, я нашла себе удобную большую сумку, прочный безразмерный мешок для продуктов из растягивающегося гутилена, нижнее бельё, майки с брюками, спортивный костюм и тёплое шерстяное трико. Потом запаслась продуктами — набор бутербродов со всякой всячиной, фрукты, булочки, а для Клайва взяла увесистый кусок окорока, сёмгу и черную икру. Вряд ли у него на острове были такие редкие деликатесы. Свой счёт, доставшийся от отца, я почти не трогала. В школе мы жили на всём готовом. Наш класс содержал спонсор — будущий муж Регины шейх Малик Александр-Али, один из самых богатых людей на Земле.
