Наталья Новаш - Деревянная девочка, или Ди — королева кукол
Просидев минут пять в этом раю, на солнце, в защищённом от ветра уголке, я немного согрелась и изучила содержимое сумочки. Стараясь не вытаскивать пистолет, сосчитала монеты — их хватило бы оплатить самый дешёвый номер на одну ночь. Потом миновала сквер и свернула налево, в сторону моря, оказавшись как нельзя кстати на узкой торговой улочке. Её продувал ледяной ветер. Тротуары у магазинчиков были пусты. Город вообще словно вымер — все спешили проститься с Леном.
Я выбрала самую дешёвую лавочку, в которой, однако, торговали всем, и, отворив дверь, оказалась в тёплом маленьком помещении, где была только лестница вниз. Спустившись в пустынный зал супермаркета, я долго озиралась. Конечно, он уместился бы лишь на дне под океаном. Зал был огромный, и ни одного покупателя. Говорят, в прошлом, в магазинах были продавцы, сначала люди, потом роботы, но в них не стало никакой нужды… Пройдя вдоль рядов, я нашла себе удобную большую сумку, прочный безразмерный мешок для продуктов из растягивающегося гутилена, нижнее бельё, майки с брюками, спортивный костюм и тёплое шерстяное трико. Потом запаслась продуктами — набор бутербродов со всякой всячиной, фрукты, булочки, а для Клайва взяла увесистый кусок окорока, сёмгу и черную икру. Вряд ли у него на острове были такие редкие деликатесы. Свой счёт, доставшийся от отца, я почти не трогала. В школе мы жили на всём готовом. Наш класс содержал спонсор — будущий муж Регины шейх Малик Александр-Али, один из самых богатых людей на Земле.
Вновь погрузившись в грустные мысли, я подошла к кассе, приложила средний палец левой руки к сенсору и стала машинально подносить к кассовому окошечку бирки со штрих-кодом. Потом с корзиной покупок зашла в совершенно пустой туалет и быстро натянула на себя бельё, тёплое шерстяное трико и спортивный костюм. Остальное судорожно запихала в сумку и мешок из гутилена — в голове стучало, как набат, прочно вбитое в школе: одна секунда может спасти жизнь.
Однако торопилась я напрасно. В порту меня ожидало полное разочарование: все сегодняшние рейсы были отложены до завтрашнего утра. Платить надо было наличными. Кабина до Корно стоила больше того, что было в моём кошельке. Оставалось одно: обычный поезд.
В пустынном зале вокзала я поняла, что за мной следят, — безлюдье, как оказалось, пошло на пользу… А чтобы убедиться окончательно, я зашла в туалет и тут же вышла: светлый мужской силуэт скрылся в кабине телефонной связи на другой стороне зала. Я вспомнила: та же фигура маячила на площади перед театром, пока я сидела на скамейке в сквере, но тогда я не придала этому значения. Теперь я знала и кто этот человек: я узнала его по костюму, приземистой коренастой фигуре и быстрым движениям. Такою же быстрой была у него и речь — как у многих боксёров из-за ударов по голове. Именно он знал о наших с Региной мозолях на ладонях, оставшихся навсегда.
С чувством огромного облегчения и грустью я пошла, не оглядываясь, по бесконечной набережной айла, слева от меня шумело словно потемневшее перед штормом море, справа вдоль безлюдной аллеи чередой выстроились кипарисы… деревья скорби…
Погода, кажется, портилась. Солнце всё реже показывалось в голубизне между тёмных туч. Но чем дальше я шла, огибая остров берегом моря, тем оживлённее становилось на причалах и в глубине прилегавших улиц. Причаливали многочисленные моторки и быстроходные яхты, в небе кружили вертолёты. Вскоре я увидела площадь у злополучного отеля, сплошь заставленную этими разноцветными, блестевшими на солнце стрекозами. В самом центре чернело оцепленное пространство, куда один за другим опускались вертолёты, высаживали пассажиров и тут же устремлялись прочь. Запруженная толпой площадь шевелилась, как муравейник. Ноги сами принесли меня туда, откуда я убежала бы сейчас на край света. Это был тот же столик под телевизором в правом дальнем углу бара.
С нависшего надо мной экрана со скорбным видом, в какой-то дурацкой чалме, которую он отродясь не носил, вещал что-то на весь белый свет мой… в недалёком прошлом будущий наречённый муж Малик Александр-Али…
Я тупо уставилась на экран. Али изображал скорбь, но вид у него был цветущий. Он старался изо всех сил сдержать радость, а потому гримасничал и выглядел комично. Он нёс какую-то чушь насчёт безвинно загубленных душ своих невест… Обращался к каким-то мифическим, едва ли существовавшим в этом «лучшем из миров» бесприютным сиротам и предлагал им, если такие найдутся, своё вечное покровительство и свои тоже осиротевшие навек «руку и сердце»… Я задумалась. Не был ли это «камушек в мой огород»? В конце концов, чем заниматься поисками отеля, отчего бы не переночевать у Али? Уж ночлегом-то на одну ночь мой бывший неосуществившийся супруг мог меня обеспечить… Бояться мне было нечего, все знали, что данный брачный контракт заключался исключительно в интересах Алекса и Регины. Али привлекала королевская власть, а Регина была без памяти влюблена в него… Все остальные тринадцать «невест» скорей получали «крышу» и охрану на те несколько месяцев пребывания как бы в гостях у новобрачной пары, в течение которых жених оказывал благотворительность по отношению к подругам своей невесты.
* * *Конечно, в условиях «военного времени» — а для человечества, исчезавшего с лица земли, это военное время кончиться не обещало, — в условиях этого трудного времени и брачный контракт с целым выпускным классом был делом обычным — даже на Европейских Айлах не придерживались моногамии. Но королевская семья была единственным исключением и не признавала многожёнства. Финансовый же статус семьи Маликов обязывал Али иметь не менее дюжины обитательниц в его гареме. Однако все знали, что Али метит на королевский престол, и поэтому в порядке исключения был заключён необычный моноконтракт. Это было не просто исключением, но почти нарушением закона, и для того, чтобы как-нибудь в этой патовой ситуации обойти закон, Али был вынужден заключить ещё с каждой из нас липовый брачный договор… с тем, чтобы потом его нарушить. Никто из подруг Регины и не собирался этот договор выполнять, все бы мы добровольно отказались от брака из уважения и любви к Рег, но чтобы все выглядело безупречно ещё и юридически, хитрыми юристами был придуман особый пунктик: измена невест, о которой было бы объявлено при свидетелях, уничтожала контракт. Мы только считались невестами Али и собирались пожить в его гареме, пока каждая не решит какие-то свои проблемы. Поэтому мне ничто не мешало воспользоваться гостеприимством Али, тем более что он и сам сейчас предлагал его всем и каждому. «И если найдётся такая страждущая душа, — вещал уж в который раз у меня над головой сладкий голос, — я окажу ей свою искреннюю помощь и гостеприимство…»
