Юрий Мишин - Чекист
Данилов, дожевав бутерброд, опустился рядом со мной на диван. Молча, похлопал меня по плечу и сказал:
— Хороший вопрос. Молодец, сообразительный. Именно ты. Испугался?
— Н-нет, но это так странно. В управлении полно сотрудников более опытных, чем я, да и не по профилю это моего отдела. Собственная безопасность — немного другое, чем то, что вы мне здесь рассказали и… извините Василий Петрович, я не вчера родился — фактически предложили.
— А я пока тебе ничего и не предлагаю, — сказал шеф. — И с чего ты взял, что предложу? А касательно собственной безопасности, то не сомневайся, это по профилю, как ты выразился. В Московском и нашем управлениях есть и могут появиться еще люди-невидимки…,- генерал помолчал и медленно, заглянув мне в глаза, тихо договорил, — или нелюди.
При этом выражение лица у него было каким-то неприятным. То ли брезгливым, то ли подозрительным…
Меня мороз по коже пошел от этих слов и генеральского взгляда.
— Они, Сергей, несовместимы со службой в органах, а это уже работа твоего отдела. Однако это потом. Сейчас это не главное.
Шеф, кряхтя, встал, подошел к рабочему столу, открыл верхний ящик и порывшись в нем вытащил два листа серой бумаги. Положив их на стол, он сказал:
— Теперь о твоих делах. Читай.
Приблизившись, я увидел, что это моя медицинская карта. Точнее выписка из нее. Выписка из карты о проведенной ежегодной диспансеризации. Я вспомнил, что проходил ее в начале этого года. Месяцев семь назад. Как раз тогда, когда, по словам шефа, шерстили всех сотрудников на невидимость. У меня сразу как-то нехорошо засосало под ложечкой. Как в детстве, когда я иногда хватал в школе пару и, моя мать просила показать ей дневник.
— Бери, бери. Не бойся, — снова предложил мне Данилов.
Я взял в руки серые листки. Так, посмотрим: Муромцев Сергей Михайлович, одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения, уроженец…, адрес…, дата последнего обследования, анамнез…, так, так, — взгляд лихорадочно метался по строчкам, покрытым как всегда предельно неразборчивым врачебным почерком. Окулист…, хирург. Да где же это?
— Смотри на втором листе, — раздался спокойный голос шефа, — графа двенадцать.
Я взял второй лист, перевернул, и… увидел, что оправдались мои самые худшие подозрения. В двенадцатой графе были результаты исследования меня с помощью томографа и некоего регистратора биополей, именуемого «аура — комплексом». Там было приведено малопонятное описание биополя, где упоминались какие-то слои, зубцы, венцы и прочая парапсихологическая псевдонаучная терминология. Все это мне ничего не говорило. Несколько заинтересовала описываемая цветовая гамма, но меня отвлек Данилов.
— А вот и снимок, — как будто издалека раздался голос шефа, и по столу ко мне заскользила брошенная генералом многоцветная распечатка меня самого. Вернее того, как я выгляжу с точки зрения упомянутых приборов.
Выходило, что выглядел я не очень. Мое биополе в точности соответствовало тому, которое не так давно описывал Данилов. Оно было рваным, неровным, в разные стороны расходились многослойные разноцветные лучи, преимущественно почему-то голубоватых оттенков. Увиденное, ввергло меня в самый настоящий ступор. Я довольно долго сидел с открытым ртом не в силах не то что бы двинуться с места, но даже что-то сказать. Данилов, с интересом наблюдавший за мной спросил:
— Что, плохо?
Я молчал не в силах произнести ни слова.
Тогда шеф встал, плеснул в высокий стакан минералки и, протянув его мне, произнес приказным тоном:
— Пей!
Я молча взял стакан и, машинально, повинуясь приказу, выпил содержимое. Данилов, как нянька, налил еще. Поставил стакан возле меня и вернулся в свое кресло. Устроившись за столом напротив и продолжая внимательно меня разглядывать, спросил:
— Ну, как самочувствие? Полегчало?
Лучше бы он меня не спрашивал, а еще лучше бы не сидеть мне в этом кабинете целый день и не знать ничего. Каким привлекательным, каким интересным казалось мне сейчас дело Казимирова, да и вся остальная работа. Почему-то сразу захотелось домой, к Алене. Тихо, спокойно, тепло, светло. И никаких невидимок.
Я тоже был невидимкой. Вернее мог им быть. Если все, что рассказал мне шеф, соответствует действительности, то мое биополе и все остальное точно такое же, как у невидимок. Это была горькая правда. Горькая, как моя будущая судьба. Было ясно, как божий день, что никто ни в Москве, ни здесь, не допустит, что бы потенциальный невидимка служил в органах государственной безопасности. Не зря Данилов сказал, что он мне ничего не предлагает! Сейчас шеф укажет на дверь, а завтра возьмут подписку о пожизненном неразглашении полученных по работе сведений. И все! Прощай служба. Ищи товарищ Муромцев другую работу. Эти и другие мысли роились у меня в голове, когда я оторвался от бессмысленного созерцания медицинской карты и посмотрел на Данилова. Шеф рассматривал меня с неподдельным интересом. Делал это он примерно так же, как мой бывший преподаватель. Энтомолог с мировым именем, профессор, членкор, действительный член разнообразных научных и околонаучных обществ, Левинсон Ефим Абрамович. С очень похожим выражением лица ученый обычно смотрел на какого-нибудь редкого жука, пойманного в очередной заморской экспедиции. Ну и еще на нерадивых студентов во время экзаменов. Мне стало все ясно. Делать было нечего. Вздохнув, я встал и сразу севшим, непослушным голосом спросил:
— Разрешите идти?
Физиономия шефа, продолжавшего молча смотреть на меня начала удивленно вытягиваться.
— Кому прикажете сдать дела?
Кустистые брови шефа полезли вверх, а лицо пошло пятнами. Он открыл рот и неслышно шевельнул губами, пытаясь что-то сказать. Видимо от моей наглости он потерял дар речи.
Тут я уже совсем потерялся и, повернувшись, сделал шаг по направлению к выходу.
— Куда! — не своим голосом вдруг заорал Василий Петрович, вновь обретя дар речи, — Стоять, лейтенант! Кру-гом!
Даже в том моем плачевном состоянии, я отметил, что у этого знатока арабской литературы выработан отличный командный голос. Ему бы полком командовать. Или на худой конец батальоном.
Повинуясь приказу, я остановился и, немного помедлив, повернулся к Данилову лицом. Шеф, все еще сидел за столом, мрачно буравя меня взглядом сердитых глаз.
— Ну и дисциплинка у тебя Муромцев! Как я до сих пор не уволил, сам удивляюсь. Разгильдяй!
Я молчал. Говорить мне было нечего. Генералу надо было давно поставить в этом разговоре точку. Ведь я уволен. Вероятно еще вчера. Интересно возьмут ли меня в наш ЖЭК младшим помощником дворником? А может он прямо сейчас меня застрелит? Это было бы к лучшему. Впрочем, вряд ли. Это была бы для него слишком грубая работа.
